На этой странице мы обратимся к историческим документам и рассмотрим более детально, как сражались бойцы 2-й Дивизии Народного Ополчения Ленинграда. Попробуем дать им характеристику, а также восстановить объективную картину тех событий, опираясь на воспоминания участников обороны Лужского рубежа и работы современных исследователей. 

Ленинградская Армия Народного Ополчения начала формироваться в конце июня 1941 года в условиях острого дефицита кадровых войск. В ополчение шли гражданские лица, не подлежащие воинскому призыву, а также те, кто имел бронь от призыва. Бронь выдавалась гражданам, чья специальность была особенно ценна для страны. Кроме того, бронь выдавалась артистам и писателям, то есть «творческой интеллигенции». Всего в Ленинграде было призвано в ополчение более 100 тыс. человек.

Формирование дивизий численностью по 6–9 тыс. человек производилось каждым районом Ленинграда. Начало было положено Кировским районом — 1-я Дивизия Народного Ополчения была сформирована из рабочих и служащих Кировского и Судостроительного заводов. После формирования дивизии, рабочие Кировского района заняли свой участок обороны на Лужском рубеже.

Вторым эшелоном формировалась дивизия Московского района, которая получила название 2-я Дивизия Народного Ополчения или «Московская». Формировалась она из рабочих и служащих объединения «Электросила» им. С. М. Кирова, вагоностроительного завода им. И. Е. Егорова, фабрик «Скороход» им. Якова Калинина, «Пролетарская победа», «Пролетарский труд», фабрик № 1 и № 2, ветеринарного института, ЛИСИ, Военмеха и других учебных заведений.

Стоит ли говорить, что рабочие, вступившие в ополчение, обладали выдающимися волевыми качествами? Многие ли из них — лучших людей своего времени — верили, что выживут, подписывая свои добровольные заявления? Один росчерк пера — как один вдох полной грудью перед тем, как бросить свою жизнь в огонь... Объяснять что-либо ещё здесь будет излишне.

Солдатское ремесло — сложная штука. Каждый боец в отдельности может быть храбрым и выносливым, но для выживания и выполнения задач этого недостаточно. Нужно уметь многое: стрелять, пользоваться гранатами, окапываться, укрываться, вести разведку, наступать под огнём, отходить, прикрывать товарищей и многое другое. Всё перечисленное относится к выучке бойца, но что будет, если в отделениях, взводах, ротах, батальонах и полках нет опытных командиров? Как быть, если командир боевого подразделения ошибается по неопытности? Гибнет подразделение — задача не выполнена, гибнут и соседи, которых не поддержали вовремя огнём. От командира зависит всё или почти всё.

При столкновении с опытным, хорошо вооруженным и обученным противником, за плечами которого победоносные войны в Европе, что может ожидать Ленинград? Как развернутся события там, где судьба свела две противоборствующие стороны — на участке Лужской обороны под Кингисеппом у села Ивановское? Произойдёт ли чудо?

По словам историка А. В. Исаева, «они сделали чудо, они сумели предотвратить расширение захваченного немцами плацдарма, они сумели его “обжать”, т. е. сократить, сделали успешные контратаки. И атаки были такими, что немцы сообщали: “…если нам не будет оказана поддержка Люфтваффе, то мы этот плацдарм не удержим”». [16]

Какой ценой было остановлено наступление немцев на целых три недели и было выиграно драгоценное время для Ленинграда и страны? Ценой жизни лучших людей, которых мог тогда дать Ленинград.

Рассмотрим документы и выясним, как все происходило.
Здесь мы приводим выдержки из архивных источников ВОВ и воспоминаний, собранных современным исследователем В. Г. Рохмистровым в своей книге «Дивизия без вести пропавших: Несколько дней июля 1941 года на Лужском рубеже обороны Ленинграда».

Приведём краткую характеристику бойцов ополчения, данную командующим 2-й ДНО полковником Николаем Степановичем Угрюмым (воспоминания из сборника «Ополченцы» (Лениздат, 1975)):

«5 июля дивизия, насчитывавшая около девяти тысяч человек, перешла на казарменное положение. Формирование крупного воинского соединения — дело хлопотное. А тут еще времени в обрез. Приходилось срочно решать множество вопросов, связанных с комплектованием аппарата управления дивизией, экипировкой и вооружением бойцов, организацией питания. Побывать во всех частях не удалось. Но даже при беглом ознакомлении с подразделениями, бросалась в глаза подтянутость и дисциплинированность добровольцев, их высокий боевой дух. Роты и батальоны состояли из рабочих и инженеров крупнейших предприятий Московского и Ленинского районов, работников научно-исследовательских институтов, студентов. Это был цвет трудового Ленинграда. Тревожило лишь то, что 3894 рядовых бойца и 205 младших командиров были вовсе не обучены. Большинство среднего командного состава также не имело военного образования. К моменту отправки на фронт в дивизии насчитывалось всего шестнадцать кадровых командиров. Да и среди них мало кто имел опыт работы в строевых частях. Достаточно сказать, что одним полком командовал майор ветеринарной службы (1-й СП, прим. редактора), другим — воентехник 1-го ранга (2-й СП прим. редактора), третьим — преподаватель военной кафедры института (3-й СП полка прим. редактора)» [1]

Между прочим, забегая вперед, отметим, что самому Угрюмову — человеку храброму, уже тогда имевшему звание героя Советского Союза за войну с белофиннами — не хватило опыта, так как он шагнул за короткое время из командира батальона до командира дивизии. С кадрами у 2-й ДНО было очень плохо.

Сохранился оригинальный документ 1941 года — донесение упомянутого выше комдива Угрюмова командующему Пядышеву, и приведённые выше воспоминания не имеют расхождений с этим документом. 

Донесение Пядышеву комдива Угрюмова 21.07.41 1 стр

Дивизия прибывала на Ивановский плацдарм несколькими эшелонами с 14 по 16 июля, и сразу вступала в бой. Первые и наибольшие потери понёс 1-й полк «Электросиловский». Момент разгрузки на ж/д станции был замечен немцами, полк попал под авианалёт, после чего ополченцы сразу вступили в свой первый бой.

Была поставлена задача выбить фашистов из села Ивановское, располагавшегося на пути в сторону Нарвской дороги (Таллинское шоссе). 1-й СП наступал со стороны села Среднего в направлении села Ивановское, с тыла на севере оставалась Нарвская дорога. Существует много воспоминаний атак на с. Ивановское. Этот участок посетил маршал К. Ворошилов и командующий М. Попов. Потери были очень большими, главным образом из-за отсутствия боевых навыков и жестокого сопротивления немцев. Село Ивановское находилось на восточном берегу р. Луги и могло стать важным плацдармом гитлеровцев для аккумулирования сил перед наступлением на Ленинград. Каждая из сторон боролась за этот участок. Ополченцы должны были отогнать немцев обратно за реку, перед фашистами же стояла задача удержать плацдарм, нарастить силы и двинуться по возможности с этого участка на Ленинград. Однако возможность продвижения исключалась из-за давления ополченцев 1-го СП. Атаки велись несколько дней вплоть до 20 июля, после чего дивизия оставила попытки скинуть гитлеровцев в Лугу — слишком велики были потери.

Приведём воспоминания современников, чтобы понять, как сражался 1-й стрелковый полк вместе с приданными им частями сводного танкового полка. Противостояние велось с элитными частями 6-й танковой дивизии Вермахта. Из этих воспоминаний видно, что вчерашние рабочие и студенты сразу попали в мясорубку. Направление было очень важное, и ни одна сторона не желала отступать. Ополченцы в подавляющем большинстве не имели нужной подготовки. К этому нужно добавить тот факт, что командный состав был отобран из тех же гражданских, весь опыт которых заключался в управлении рабочими и студенческими коллективами. Высший командный состав в первые дни боёв был ограничен командиром дивизии и высшим комсоставом в лице М. Попова и маршала Ворошилова. Экипажи танков также состояли из преподавателей. Так, существуют свидетельства о геройской гибели танка, командиром которого был учитель математики. Также из воспоминаний о боях 1-й СП, которые мы приводим так, как они есть, без приукрашиваний, можно понять, с какой болью столкнулись добровольцы Ленинграда, положившие свои жизни за Отчизну.

Командующий Маркиан Попов: « .. По дороге мы с трудом обогнали танковый батальон, двигавшийся на очень больших скоростях, и вскоре въехали в Веймарн, где продолжались пожары, вызванные недавней бомбежкой, произведенной вражескими самолетами. Как выяснилось, гитлеровцы, очевидно заметив выгрузку эшелонов 2-й ДНО, бомбили станцию.
"На южной окраине небольшого города повстречались с уже прибывшим сюда К. П. Пядышевым и командиром дивизии ополченцев Н. С. Угрюмовым. Он в очень мрачных тонах обрисовал положение дел в дивизии. Из кадровых офицеров у него были только командиры полков и несколько командиров батальонов. Ротные и взводные командиры – в подавляющем большинстве призванные из запаса, прошедшие подготовку на военных кафедрах гражданских вузов, никакого опыта в командовании подразделениями не имели. Боевая слаженность частей и подразделений низкая, так как времени на обучение было очень мало. Первый эшелон дивизии при выгрузке попал под бомбежку, имеется много убитых и раненых, что отрицательно сказалось на настроении людей…» [2]

Фрагмент воспоминаний корреспондента газеты политрука Кошелева:

«К 7 утра 15 июля противник прорвался к селу Среднему.  При появлении танков, многие бойцы бросили позиции и отступили. Получилось так, что могло попасть в руки пр-ка одно орудие. Политрук А. П. Бархатов выкатил другое второе орудие, открыл огонь прямой наводкой, остановил два танка, подбив их, тогда остальные ушли, забрав подбитые танки. Атаки танков и мелких групп пр-ка, вооруженных автоматами на Среднее, были отбиты. Комиссар 1 сп. т. Константинов (павший в эти дни, прим. редактора) рассказал мне, что во время боя противник имел преимущества: минометы, автоматы, авиация и танки. Всему этому мы могли противопоставить лишь бойцов, вооруженных винтовками.

"У трех наших орудий артилерийского полка, – говорил мне т. Константинов, – не оказалось панорам, не хватило или не было дистанционных трубок, у бойцов не было гранат и многие не умели ими пользоваться, не хватило патронов, не работали минометы, не было снайперов".Когда пр-к начал натиск, открыв огонь, и потом ввёл танки, необстрелянная часть бойцов (а их на мой взгляд было больше половины), бросив позиции, отступила…. [3]

Командующий М. Попов говорит далее:

"После короткой артиллерийской подготовки наши танки пошли в атаку. Пехота же, сперва двинувшаяся за ними, встреченная пулеметным огнем, залегла недалеко от окраины села (с. Среднее, прим. редактора): сказались необученность и необстрелянность дивизии народного ополчения.» [17]

В. Михайлов вспоминает:

«У села Среднего к электросиловцам  присоединилась часть бойцов и командиров 3-го истребительного полка особого назначения (полки формировались так же из ополченцев, прим. редактора) ….Взревели танковые моторы. Вслед за танками осторожно двинулись пехотные цепи. Ивановское пылало, но немецкую оборону разрушить не удалось, наступавших встретили пулеметы, артиллерия, минометы, и на одном из флангов поднялись в контратаку автоматчики. Кто-то в панике крикнул:
– Окружают!
Часть бойцов повернула назад, и одна из таких групп вышла прямо к командному пункту Попова в то самое время, когда там появился неожиданно для всех Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов. Увидев бегущих бойцов, Ворошилов резко приказал командиру ополченской дивизии:
– Немедленно остановите! 
Когда бойцы построились, виновато потупив головы, Ворошилов сам вышел к строю.
Никто, конечно, не записывал его речи, но последние слова запомнились:
– Вы ведь добровольцы, Красная гвардия, и воевать должны бесстрашно, как красногвардейцы…» [4]

В районе села Среднего (Ивановского)

Из воспоминаний, которые приводит в своей книге Рохмистров:

«Описанное Угрюмовым происходило именно в этот день (15 июля, прим. редактора). Потому что именно в этот день погибли три комиссара, раз за разом поднимавшие ополченцев в атаку. В биографии сына одного из них, контр-адмирала Владлена Наумова есть такие строки:

«Коммунистам предоставлялась единственная привилегия – первыми подняться из окопа. Какой же он надежный и верный друг, окоп, когда тебе надо выходить под ураганный огонь, а воздух пронизан сталью и собственное тело кажется таким крохотным и уязвимым! “Коммунисты, вперед!” – с этим боевым кличем поднимался навстречу врагу вчерашний редактор многотиражной газеты “Электросила”, секретарь партийного бюро 1-го полка 2-й дивизии Народного ополчения Василий Наумов. В одном из боев он был тяжело ранен.

"Придя в сознание, он все просил меня:
– Сестра, я Наумов, редактор с “Электросилы”, сообщи, пожалуйста, нашим, не забудь", – вспоминает бывшая медицинская сестра Агния Ивановна Хаблова…
Дело в том, что он попал с другими ранеными к медикам не своего, первого полка, а к соседям (2-й полк, прим. редактора), так я понимаю теперь, почему он все твердил про “Электросилу”. Жаркий день. Кустарник возле села Ивановское. Там под грохот канонады Наумов умирал, до конца выполнив свой воинский долг, долг коммуниста и человека.

Крепко запомнился Агнии Ивановне политрук, твердивший в забытьи:
– Передай нашим с “Электросилы”…» (Наумов В. В., «Что не подвластно времени». Часть 4. Отец.) [18]

"По всей видимости, тогда Агния Ивановна не посчитала это особенно важным. Да и не до того было. Однако мл. политрук 1908 года рождения, Василий Григорьевич Наумов, беспокоился не зря. Не досчитавшись в родном полку, его записали пропавшим без вести. Так и числятся до сих пор Василий Наумов и Михаил Косорымов пропавшими без вести в июле 1941 года". [6]

Ещё один фрагмент из воспоминаний бойца истребительного батальона, Ивана Фёдоровича Андреева:

«Под конец дня, как сейчас помню, была дана команда построиться. Не на дороге, а тут же на опушке. В это время мимо нас вперед потянулись танки, орудия. Прошло еще несколько колонн войск. Проехали броневики. Появились старшие офицеры – полковники, подполковники. Вдруг чуть ли не бегом приблизился к нам один из таких командиров, что-то приказал нашим командирам и нас выдвинули к этой проселочной дороге. Останавливается неожиданно один из броневиков, и из него выходит К. Е. Ворошилов. Представьте только, чем для нас, так называемых военных, был маршал Ворошилов. Его появление вызвало в нас такой душевный подъем, радость и волнение, что под его знаменами мы готовы были идти и в огонь и в воду. Теперь нам не страшны были ни снаряды, ничто. Его броневичок был совсем неподалеку от нас. Его невозможно было не узнать. Отлично и сейчас помню: кожаная фуражка, кожаное пальто и из-под фуражки белые-белые, как снег, виски. Тут же остановились другие броневики, его сопровождавшие, и офицеры столпились вокруг маршала. Это было в несколько метрах от меня, и я даже слышал отдельные слова их разговора. Он их за что-то жестко распекал, указывал рукой то в одну, то в другую сторону, и командиры разлетались выполнять приказы. Видимо, он непосредственно командовал этим наступлением. Затем он обратился к нам (мы стояли в строю по команде “смирно”) с приветственными словами:
– Приветствую вас, родина зовет, исполним свой долг. Это было очень короткое и зажигательное обращение. Затем он на своем броневичке уехал дальше вперед. Пошли воинские части, а уже следом пристроили нас. Но шли мы не массой, а по группам, квантами.» [5]

Необходимо отметить также сражавшийся в те дни на другом участке 2-й стрелковый полк («Скороходовский»), который «обжимал» плацдарм с востока и сразу после выгрузки из эшелонов совершил марш-бросок на деревню Юрки. 3-й батальон 2-го полка был усилен 8-й ротой, студентами ЛИСИ из 3-го полка. Это могло быть вызвано либо совсем слабой подготовкой 3-го полка, либо недостатком развёрнутых частей, но, так или иначе, 8-я рота почему-то закрепилась в 3-м батальоне, где, по-видимому, и оставалась вплоть до событий конца августа, которые произошли в деревне Ратчино.

 Комдив Угрюмов вспоминал:

«Начались боевые действия и на других участках. Противник предпринял наступление на флангах, пытаясь выйти в наш тыл. Захватив деревню Юрки, он легко мог это сделать. Чтобы сорвать замысел гитлеровцев, второй полк под командованием В. С. Лифанова, выгрузившись из эшелона, совершил марш-бросок под Юрки и вступил в бой. В деревне Забелье ополченцы натолкнулись на заслон автоматчиков. Опрокинув его, наши подразделения подошли к Юркам и стали обходить деревню с двух сторон. Фашисты встретили атакующие роты ураганным огнем. Над позициями появилась вражеская авиация, заговорила артиллерия. На полпути к деревне ополченцы были остановлены. Но на помощь пришли наши артиллеристы. Поддерживаемые орудиями первого дивизиона, подразделения второго и третьего полков стремительной атакой освободили деревню Юрки.» [7]

Бардин С. М., политрук 3-го батальона 2-го СП, так рассказывал об атаке 9-й и 8-й роты на село Юрки 16 июля. (Это описание первого боя 3-го батальона. Многие из уцелевших бойцов позже погибнут при обороне Ратчино):

«На рассвете следующего дня мы должны были выбить противника из деревни Юрки. Лукичев приказал начальнику штаба, лейтенанту Чеботареву, организовать разведку. Разведчики вернулись быстро – Юрки были в трех километрах от нас – и доложили, что деревня почти полностью сожжена, уцелел лишь один жилой дом в центре, да сарай. Возвышенность, на которой располагались Юрки, окружали балки, кустарник, переходящий в смешанный лес. Самым ценным в сообщении разведчиков было то, что фашисты ведут себя беспечно – ходят открыто, играют на губных гармониках, и даже не выставили боевого охранения. Выходит, не подозревают о нашем прибытии или игнорируют нас.

Комбат собрал командиров и политруков рот.
– Исходные позиции, – сказал он, – займем на восточной окраине Юрков ночью, под прикрытием темноты, а атаку начнем на рассвете.Главная задача возлагалась на девятую роту, которой командовал лейтенант З. Б. Тамаркин, человек деятельный, предприимчивый и смелый. Правда, был он еще молодой, как говорится, безусый, однако с характером и требовательный. Под стать ему оказался и политрук – инженер со “Скорохода” С. Б. Амитин. Внешне они отличались друг от друга. Тамаркин выглядел подростком. Амитин был старше командира, опытнее, обладал выдержкой, имел более солидный вид. На фабрике он руководил коллективом цеха в несколько сот человек. Учитывая личные качества командира и политрука, девятую роту и выбрали для атаки Юрков.

Восьмая рота должна была занять исходные позиции правее девятой, но вступить в бой, только когда потребуется закрепить успех. Седьмая оставалась в Белых Ключах, в резерве. На рубеж атаки батальон выдвинулся, едва стемнело. Шли цепочкой, по одному, кустарниками, вдоль проселочной дороги. Проводником нашим был пожилой колхозник, который прятался с семьей в лесу.

Белые ленинградские ночи кончились еще в июне. Но и теперь, в середине июля, они были короткими и светлыми. Мы смогли наблюдать, что происходит в деревне, в которой хозяйничали гитлеровцы. Наблюдательный пункт устроили на пригорке, метрах в двухстах от Юрков. Расположились поудобнее, взялись за бинокли. Деревня спала. Никакого движения, только часовой маячил возле уцелевшего дома: видимо, охранял покой какого-то начальника.
Бойцы притаились в кустарнике у восточной окраины деревни. Сюда же на руках подкатили полковую пушку из батареи, приданной роте. Орудийным расчетом командовал инженер-конструктор завода имени Егорова М. Е. Лапковский. Он должен был действовать только в случае появления вражеских танков.
И вот над Юрками взвилась ракета, выпущенная связным комбата Морозовым. В тоже мгновение предутреннюю тишину нарушило дружное “ура” и винтовочные выстрелы. Это девятая рота ринулась в атаку. Мы с Лукичевым хорошо видели, как стремительно бежали ополченцы. Притормаживали они свой бег лишь при стрельбе. По деревне заметались фигуры вражеских солдат. Застрекотали мотоциклы, гитлеровцы вскакивали на них и удирали, отстреливаясь на ходу. Враг, застигнутый врасплох, поспешно покинул деревню. Но, как позже выяснилось, ушел он недалеко. За деревней, по пути к селу Ивановскому, сразу за возвышенностью проходила балка. Там, в кустарнике, гитлеровцы остановились и вызвали на помощь танки. А пока бой стих. Лишь где-то вдалеке шла орудийная стрельба. Ополченцы радовались: первый бой и первая победа. Тамаркин, окрыленный успехом, не стал преследовать противника, посчитав свою задачу выполненной. Никто даже не догадался выставить боевое охранение. Праздновать, однако, победу было рано. Вскоре из-за кустарника появились автоматчики, открывшие бешеную стрельбу. Послышалось рычание танков.
 

Лапковский Михаил Ефграфович

Никто не ожидал такой быстрой контратаки. Мы с Лукичевым тоже растерялись, комбат забеспокоился.
– Надо что-то предпринять, иначе сомнут. Что делать, комиссар? – спрашивал он меня.
А что я мог посоветовать? Бежать и поднимать бойцов девятой роты или немедленно пустить в ход восьмую, ожидавшую нашего сигнала? В это время нервы у бойцов девятой роты не выдержали, они начали пятиться. Кое-кто побежал. На их пути встали Тамаркин и Амитин. Они остановили бойцов. Продвижение фашистов пока было медленным. Видимо, отпор ополченцев, которых снова повели в атаку Тамаркин и Амитин, заставил их проявлять осторожность. Когда же на западную окраину Юрков вышли танки, устремились вперед и автоматчики. Бронированные машины были уже в ста метрах от наших артиллерийских позиций. И тут последовали резкие орудийные выстрелы. Это открыла огонь пушка Лапковского. Один танк вспыхнул, за ним загорелся другой. Теперь заметалась вражеская пехота. Повернули назад и танки. Рота Тамаркина решительнее пошла в атаку. Обрели уверенность и мы с комбатом. В восьмую роту помчался связной с приказом атаковать отступающего противника во фланг.
Лукичев приказал девятой роте окопаться, а восьмой продолжать преследование врага.
Но рота выполнила свою задачу лишь наполовину. В лесу гитлеровцы снова оказали сопротивление. После боя, длившегося весь день, боя, в котором участвовали и подошедшие подразделения третьего полка, пришлось закрепиться в километре от Юрков, вдоль широкой лесной просеки.» [12]

Клинов И. Г., связной 8-й роты:

«В пути батальон миновал стоящие на обочине танки. Из открытой башни по пояс высунулся командир со звездой Героя Советского Союза на груди. Он улыбнулся и крикнул вдогонку:
– Только не робеть, ребята!
К вечеру колонна остановилась. Мы расселись на бревнах, сваленных у дороги. Из-за леса доносились винтовочные выстрелы и короткие автоматные очереди. Вперед прошла группа командиров во главе с генералом. Вид у них был озабоченный. Нас нагнали танки и встали неподалеку. Кто-то завел разговор с танкистами. Они рассказали, что впереди за лесом деревня Юрки. Там враг. Мы должны выбить фашистов. Мимо нас в тыл прошли красноармейцы. Они были предельно утомлены. Некоторые ранены, на грязных, мокрых от дождя повязках яркими пятнами запеклась кровь.
Танкисты захлопнули люки, и машины, набирая скорость, двинулись дальше. Командир роты лейтенант Гудков развернул взводы в цепь и повел нас через редколесье на запад. С громким криком “ура” мы почти бежали вперед, плечом к плечу, стараясь не потерять соседа.
На опушке леса фашисты встретили нас плотным минометным огнем. Оглушенные разрывами, бойцы бросились на землю. Цепь разорвалась. Кто-то попятился назад. Послышались крики: “Санитара!”
Я увидел первого раненого из нашей роты. Он шел прямо на меня неверными, заплетающимися шагами, держа на весу перебитую руку. Раненый ни о чем не просил, только глухо стонал. Недалеко от меня оказался Г. И. Головачев. Он был спокоен, хотя лицо его побледнело.
Георгий Ильич старше, опытнее, рядом с ним я почувствовал себя увереннее.
– Вперед! Раненых перевяжут сандружинницы.
Перебегая от дерева к дереву, мы вышли из-под минометного огня и оказались на краю леса, где скапливались отдельные группы ополченцев. За нешироким полем горела деревня, до которой нам предстояло добраться. Сейчас уже невозможно назвать всех, кто в своем первом в жизни бою (который представлялся нам совсем не таким, каким оказался) – в грохоте огня, в отблесках пожарищ – сумел пройти нелегкие триста метров, отделявшие лесную опушку от горящей деревни. Многие из них служили в нашем студенческом взводе, но вспоминают и танкиста, машину которого подбили в бою, – он повел вперед подразделение ополченцев, – рассказывают о девушке-сандружиннице, поднявшей бойцов для броска через поле и погибшей во время атаки.Деревня догорала. Фашистская артиллерия вела такой плотный огонь, что ополченцы вынуждены были залечь. В темноте роты были собраны в лесу и отведены в соседнюю деревню. В полном составе взвод собрался лишь утром. Не было только Юры Лопина, который накануне был тяжело ранен, выпускников ЛИСИ Макса Финкельштейна, раненного осколком мины, и Михаила Фирсова, погибшего во время боя.» [9]

В. Г. Рохмистров в своей книге обратил внимание:

«...Погибшая девушка-сандружинница, скорее всего и есть та самая, которую нашли на следующее утро рядом с комиссаром Константиновым. Обнаружив, что комиссар уже мертв, она решила поднять бойцов в атаку сама и упала тут же рядом. Жаль, никто не вспомнил об ее имени". [10]

Тут автор всё-таки ошибается. Он приводит воспоминания бойцов, сражавшихся на разных участках. Константинов был комиссаром 1-го полка, и девушка-сандружинница погибла рядом с ним. Это произошло в другом месте — там, где наступал «Электросиловский» полк на с. Ивановское. Рохмистрова сбил с толку рассказ Клинова, в котором тот описывал события атаки 2-го полка на с. Юрки. Сам он подвига сандружинницы не видел, просто бойцы пересказывали эту историю друг другу, и в своих воспоминаниях после войны Клинов упомянул о её подвиге.

Сандружиницы 2 ДНО

Далее мы хотим привести воспоминания Юрия Лопина, командира взвода (8-я рота, 3-й батальон, 2-й СП). Связным в его взводе был Клинов Игорь Григорьевич. Этот рассказ, очевидно, относится к атаке 8-й роты в поддержку закрепившейся в д. Юрки 9-й роты. Понятно, что рядовые не могли видеть всю картину, которую мы сегодня восстанавливаем, поэтому воспоминания могут показаться фрагментарными.

Лопин Юрий:

«Так мы дождались очередной команды: снова построились в колонну и, часам к 17, подошли к месту своего назначения. Нас обгоняли легкие танки – амфибии и колонны кадровых подразделений. В непосредственной близости, в лесу, шел сильный бой. На наших глазах, на опушке леса, подразделения развертывались в боевые порядки и с криком “ура” вступали в лес.
Невдалеке от нас, прошла группа генералов и офицеров, что-то живо обсуждая. Нам сказали, что среди них был маршал Ворошилов.
Мы ждали свой черед, расположившись на небольшой полянке. Вели громкие разговоры, слышался смех. Видя оживленные, смеющиеся лица, я подумал о том, что мои товарищи никак не похожи на бойцов, которые через несколько минут пойдут в бой.
Вдруг над нашими головами, как стайка невидимых птиц, просвистела пулеметная очередь, видимо мы были в пределах обзора с вражеских позиций, а может быть это была шальная очередь. Все, в каком положении были, в том и повалились на землю.
И, странно, даже после этого все поднимались с хохотом, отряхиваясь. Видимо, смеялась сама молодость, которая не думает об опасности. Кто-то сказал:
– Ребята, а ведь после боя, мы, наверное, многих не досчитаемся.
И все лица сразу же стали серьезными. Подошел командир взвода и приказал:
– Командирам отделений назначить связных, взводу развернуться в цепь и держать со мной связь!
Я назначил связным Игоря Клинова.
Товарищи почувствовали серьезность момента. Растерянности не было. На лицах было видно выражение решительности. Страха не чувствовалось.
Мы развернулись в густую цепь, на той же опушке, где и наши предшественники, но по команде приняли несколько правее. Больше команд мы не слышали, т. к. ружейная, минометная, автоматная, пулеметная и артиллерийская стрельба все заглушила. Мы двинулись почти плечом к плечу с винтовками наперевес.
Рядом со мной шел Саша Петров со снайперской винтовкой (он был ранее подготовленный снайпер). Довольно густой лес попутал наше построение. Мы шли не останавливаясь, на сближение с противником, перешагивая через раненых и убитых.
За поредевшим лесом горела деревня Юрки. В просветы дыма неясно была видна окраина деревни, откуда немцы вели адский огонь. Мы залегли и, стреляя, продвигались вперед короткими перебежками. Немцы вели автоматный огонь разрывными пулями, которые в кустах производили оглушительный треск. В воздухе визжали мины, падали, швыряя тучи осколков. Я лежал на ровном месте, окапываться было не время.
Оглянувшись, я понял, что зарвался. Рядом справа, несколько позади, лежали двое бойцов с соседнего взвода с пулеметом Дегтярева. Из своего отделения никого не было видно, видимо, приотстали. Мы лежали, хорошо замаскированные от немцев кустами.
Глядя вперед, у развилки трех сосен, метрах в ста двадцати, по вспышкам, я различил немецкий пулемет, который вел огонь в направлении правее нас. Обернувшись, я махнул рукой нашим пулеметчикам, они подползли. Указав им цель, я приказал вести огонь. Тщательно прицеливаясь, я так же расстрелял всю обойму. Немцы отлично маскировались, стреляющих у пулемета, сколько я ни вглядывался, было не видно. Однако их пулемет замолк. Вдруг сзади себя я услышал крик. Оглянувшись, я увидел окровавленное лицо пулеметчика, ему касательным ранением оторвало нос. Второй номер, перевязав его, выпустил еще несколько (коротких) очередей, после чего попятились за кусты, и я их больше не видел.
Откуда-то слева летели пули. Лежащий слева, метрах в десяти стрелок, вскрикнув, замолк без движения. Я внимательно осмотрел высокие деревья, стоявшие слева, метрах в восьмидесяти и заметил в листве одного из них движение какого-то темного пятна. Меня прикрывал куст. Я понял, что это “кукушка”. Дослав патрон, я тщательно прицелился и выстрелил. Автоматный огонь прекратился. Выбросив гильзу, я заметил, что обойма кончилась. Перевернувшись на правый бок, левой рукой полез в патронташ за новой (обоймой). В этот момент по руке и бедру, как будто бы ударили топором. Я понял, что ранен. Индивидуальный пакет, приложенный к ране, намок кровью; для перевязки он был мал. Из вещевого мешка я достал полотенце, свернул его в несколько раз, приложил его к бедру и туго затянул поясным ремнем. Но кровь не остановил. Я почувствовал, что брюки, белье, обе рубахи пропитались кровью. Видимо я лежал на нейтральной зоне: сильный огонь вели с обеих сторон. Немцы засыпали целыми сериями мин. Я почувствовал, если не получу помощи, то для меня будет конец. Не скрою, здесь я почувствовал страх. Вся предыдущая жизнь промелькнула в моем сознании. Повернув, голову в сторону своих, я начал кричать, чтоб прекратили огонь, но шум был такой, что, видимо, никто меня не слышал. Вдруг справа зашевелился куст, я увидел [имя и фамилия зачеркнуты другими чернилами], он лежал неподвижно, я посчитал, что он ранен и спросил его, но он с бледным лицом не двигался и молчал. Я несколько раз окликнул его, прося помочь, но он отвернулся. В глазах у меня от потери крови стало темно, но сознание я не потерял. После ранения, по моим расчетам прошло несколько часов. Видимо немцы оставляли Юрки, т. к. огонь заметно утих. Из кустов в рост вышел Миша Угольников и Бома… Они бежали ко мне. Я от радости попытался даже подняться, но в глазах потемнело и я почувствовал, что сил нет. Миша участливо спросил, как я себя чувствую? Я отвечал, что хорошо, но идти не смогу. Они раскатали мою шинель, положили меня на нее и волоком потащили в лес. Подошел третий товарищ, кажется Иосиф Донской, который взял мою винтовку. Бой затих, изредка раздавался выстрел. Немцы оставили Юрки, об этом с жаром рассказывали подходившие товарищи. Когда их сошлось несколько человек, меня уже несли на шинели. Бома сказал мне, что я – герой и он мне завидует, товарищи поддержали его. Я ответил ему, что геройства в этом никакого нет, а им я очень благодарен за помощь и дружбу. Все мы испытывали огромное чувство дружбы, рожденное в бою. Так разговаривая, они донесли меня до передового медицинского пункта, расположенного на лесной поляне. Сотни раненых лежали прямо на земле. Принял меня от товарищей военврач, в петлицах которого я заметил один ромб. Он осмотрел мои раны и приказал пере-вязать. Товарищи простились со мной, пожелали мне скорого выздоровления и ушли разыскивать свою роту. Больше я с ними никогда не встречался, хотя знаю, что многие из них живы и здоровы. Ранение было тяжелое – автоматная очередь из десятка разрывных пуль. Немцы отступили, поэтому я остался жив. Раненых грузили на грузовые автомашины и всю ночь везли проселочными дорогами до г. Веймарна.» [11]

Из воспоминаний Бардина С. М.:

«Назавтра, когда гитлеровцы отошли к Ивановскому, мы с Лукичевым решили осмотреть подбитые немецкие танки. Мы ведь впервые видели их! Они были одеты в легко-пробиваемую броню. Из открытых люков еще тянулся дымок тлеющей резины. Из экипажей в живых никого не осталось …..”[8]

Есть воспоминание бойца Киенко о бое 3-го батальона 2-го стрелкового полка 16 июля, в котором принимал участие командир танкового полка.

Противник усилил наступление и вел бешеный огонь, 8-я рота залегла, в рядах которой вел наступление к-р полка к-н Свириденко. Пехота прижалась к земле. Все это происходило на глазах командира полка. Командир оценил обстановку, по радио вызвал управление танкового полка и десантировался для того, чтобы поднять и повести в атаку 8-ю роту и управление танкового полка. Капитан Свириденко – к-р полка дал команду в атаку, все встали и пошли в наступление, но неожиданно пулеметной очередью противника был срезан к-р полка. Это было в 8.30 м. 16 июля 1941 г. Начатая атака продолжалась, пулемет, из которого был убит к-н Свириденко, был уничтожен. В этой утренней атаке д. Юрки оказалась нашей. Противник не выдержал нашего наступления и беспорядочно отступил. Кое-где наши воины пехотинцы и танкисты ЛКБТКУКС вышли к р. Луге…» [13]

Немцы о действиях ополченцев 16–17 июля.

В своей книге В. Г. Рохмистров часто ссылается на воспоминания командующего немецкой боевой группой Рауса. Создаётся впечатление, что Раус любил прихвастнуть, преувеличивая свои достижения и приуменьшая достижения ополченцев. Раус определённо чувствовал своё превосходство (было оно вызвано нацистскими идеями, или это было чувство социального превосходства над рабочими — неизвестно). Принимая во внимание указанное обстоятельство, интересны его воспоминания о следующих действиях ополченцев.

Командующий боевой группой Раус:
 

«Сначала русские попытались захватить мосты внезапным ударом. Ночью 17/18 июля одна рота 2-й добровольческой стрелковой дивизии народного ополчения перебралась через ручей к северу от старого моста. На рассвете эти солдаты внезапно обрушились на наше слабое охранное подразделение, заняли мост, а затем начали продвигаться в сторону Муравино, чтобы захватить еще и новый мост. Эта ночная атака была хорошо подготовлена и проведена, хотя, в конце концов, и завершилась неудачей. Раус, СС. 114–115 [14]

Из боевого дневника 6-й танковой дивизии:

«Около полуночи начался сильный артобстрел с новой позиции. Удивило наступление вражеской пехоты по обеим сторонам вдоль реки по направлению к мосту, в результате собственно предмостное укрепление было почти захвачено. Им едва не удалось перерезать горло плацдарму и захватить мост. Но к 4.00 положение было вновь восстановлено…» NARA T 315 R 323 f 110 [14]

Ещё одно упоминание об этих событиях командующего Рауса:

«…Примерно в полдень отдельный советский батальон провел еще более опасную атаку из заболоченного леса на южном берегу Луги. Ее целью были наши грузовики, стоящие в сосновой роще. Эта атака захватила нас до определенной степени врасплох. Она началась с беспорядочной, но шумной стрельбы, которая вызвала переполох среди солдат вспомогательных служб. Используя преимущества возникшей паники, русские пересекли дорогу и успели уничтожить несколько грузовиков» Раус, С. 118. [15]

Активная фаза боёв продолжалась с 15 по 20 июля, далее — вплоть до 8 августа. Стороны перешли к обороне и остановились на достигнутых рубежах.

В заключение снова приведём воспоминания командира дивизии Угрюмова. Отметим также, что командование осталось недовольно управлением дивизии и Угрюмов был переведён в другую часть. Штаб Армии Ополчения в Ленинграде назначил нового командира дивизии, генерал-майора Любовцева, прислал в подкрепление кадровых офицеров на должности командиров полков и батальонов. Эти назначения, как будет видно далее, существенно повысили боеспособность дивизии.

Комдив Н. С. Угрюмов об итогах противостояния:

«2-я дивизия народного ополчения, несмотря на неоднократные попытки гитлеровцев отбросить ополченцев и выйти на оперативный простор, закрепилась на достигнутых рубежах и прочно удерживала полосу обороны шириной по фронту более тридцати километров. На правом берегу реки в руках противника оставались лишь Ивановское и небольшой плацдарм в районе села Большой Сабск. 17 и 18 июля бои у Ивановского и на других участках дивизии не затихали. После того единственного раза, когда часть бойцов первого полка дрогнула и оставила позиции, ополченцы не отступали ни на шаг, мужественно отражали многочисленные атаки противника и показали беспримерную стойкость. За несколько [36] дней тяжелых боев недавние рабочие, студенты, инженеры стали солдатами. Дорогой ценой дались эти первые успехи. Мы лишились многих бойцов и командиров. Особенно велики были потери среди политработников. Они первыми устремлялись в атаку, увлекая за собой ополченцев, и многие в эти дни погибли. В боях у Ивановского пали комиссар первого полка А. С. Константинов, парторг В. Г. Наумов, комсорг М. Косорымов. Выбыли из строя семь политработников дивизии. 
Стойкость ополченцев Московской заставы, которые совместно с бойцами 191-й стрелковой дивизии, курсантами Пехотного училища имени С. М. Кирова и другими частями Красной Армии в течение июля и первой половины августа успешно отражали атаки противника на Лужском рубеже у Кингисеппа, имела большое значение для дальнейшей обороны Ленинграда. Враг, до того стремительно продвигавшийся вперед, был задержан на двадцать пять дней.
Воспоминания, связанные со 2-й дивизией народного ополчения Ленинграда, в рядах которой я провел первые бои на фронтах Великой Отечественной войны, навсегда остались в моей памяти». [1]

Бойцы народного ополчения уходят на фронт

Главным итогом активных действий 2-й ДНО стала задержка наступления оперативной боевой Группы Армии Север на Ленинград. Ополченцы, вчерашние рабочие встали заслоном на пути элитной групировки рвавшейся к Ленинграду. Многие бойцы погибли в неравной схватке, но их смерь была не напрасна. Гитлеровцы получили отпор, и далее двигались значительно медленнее, тем самым Красная Армия получила оперативную паузу для перегрупировки и наращивания новых частей для обороны Ленинграда.  

Автор: Анипко И.ЮРедактор: Бакланова Н.В

Комбат Лупенков М.Г.

"Интересно, - если победим, какова будет жизнь после войны? Что скажут о нас лет через двадцать - тридцать? Как оценят наши военные усилия дети и внуки? Вспомнят ли добрым словом погибших   и будут ли окружены почетом оставшиеся в живых?" Бардин С.М "И штатские надели шинели"

Есть в селе Ратчино старинное деревенское кладбище, скрытое зелёной стеной леса от посторонних глаз. Тишину и покой тут нарушают только птицы, да ветер, что покачивает кроны деревьев. Среди вековых елей Ратчино в братских могилах покоятся ополченцы Ленинграда, погибшие здесь при обороне деревни 28 августа 1941 года. Это бойцы 3-го батальона, 2-го полка, 2-й Дивизии Народного Ополчения Московского района Ленинграда.

История пока не открыла нам имена всех павших в тот день героев, но имя их командира нам известно.

Герой обороны Ленинграда, командир батальона, капитан Лупенков Михаил Григорьевич незадолго до своей гибели у деревни Ратчино был награждён высшей правительственной наградой — Орденом Ленина, и посмертно — орденом Красного Знамени, а ленинградцам стал известен как один из героев обороны города на Лужском рубеже летом 1941 года.

В июле 1941 года Михаил Григорьевич с другими офицерами был направлен штабом Армии Ленинградского Ополчения для усиления командного состава 2-й ДНО, сформированной из рабочих и служащих Московского района, а также города Кронштадта.

Во время первых боёв на Лужском рубеже под Кингисеппом дивизия понесла существенные потери, сказалось отсутствие военных навыков у солдат-ополченцев, вчерашних рабочих. Новые кадровые офицеры по замыслу штаба армии должны были усилить командную часть и продолжить начатое обучение рядового состава.

О Михаиле Григорьевиче сохранилось множество воспоминаний, есть исторические документы. Перед нами предстаёт образ советского, русского офицера, горячо любимого подчинёнными, уважаемого руководством, человека с высокими моральными и выдающимися волевыми качествами.

Лупенков Михаил Григорьевич в звании старший лейтенант.

Михаил Григорьевич родился в Волгоградской области, но всю свою жизнь вместе с семьёй прожил в Ленинграде на Ржевской улице, в рабочем квартале (сейчас этот район называется Ржевка-Пороховые). Он прошёл срочную службу в армии в пограничном отряде, был командиром взвода, командиром батальона. Существует фотография Михаила Григорьевича на фоне Красного Знамени полка, с подписью «За образцовую работу по обеспечению боевой и политической подготовки, объявляю благодарность, награждаю снимком у ЗНАМЕНИ ком. батальона, ст. лейтенанта Лупенкова М.Г.....».

Лупенков Михаил Григорьевич. Наградное фото у знамени полка

Примечателен тот факт, что пехотный офицер со стажем и опытом преподавания курсантам военного училища, был направлен руководством именно в народное ополчение в целях усиления его командного состава.

Офицер-преподаватель назначается командовать батальоном из гражданских лиц. Совпадение? Тут прямо вяжется ответить - «не думаю». 

Карьера у него была не только военная. Перед Великой Отечественной войной, Михаил Григорьевич, имея за спиной воинское пехотное и артиллерийское образование, решил вернуться в своё первое учебное заведение - Ленинградское военно-медицинское училище им. Н.А. Щорса, но уже в качестве преподавателя военной дисциплины. Здание училища сохранилось в Санкт-Петербурге до сих пор (сейчас это медицинский музей). В августе 1941 года учебное заведение было эвакуировано в Омск, и сегодня это уже Университет со столетней историей, который носит название Омский Государственный Медицинский Университет (ОмГМУ).

Здание Ленинградского военно-медицинского училища им. Н.А. Щорса (в настоящее время ? музей истории медицины в Санкт-Петербурге).

Омский Медицинский Университет хранит традиции и память о ветеранах - своих курсантах и преподавателях. На специальной странице сайта Университета есть упоминание и о М.Г Лупенкове. Страница памяти Университета.

Чем же было вызвано назначение Лупенкова именно в дивизию народного ополчения?

В характеристике ополченцам, которую дал командир 2-й ДНО, полковник Угрюмов, отмечено, что «более половины бойцов не обладают военными навыками». Многого ли можно было требовать от вчерашних рабочих и служащих? И вот командовать одним из таких батальонов направляют кадрового офицера-педагога! Не слишком ли смелое предположение?

Последующий анализ подтверждает такую догадку. И здесь можно говорить о, без преувеличения, отеческом внимании штаба Армии Народного Ополчения к новоиспечённым солдатам, раз в столь тяжёлое время командование смогло подобрать педагогов для бывших гражданских. Согласимся, это совсем не вяжется с оголтелыми нападками новоиспеченных историков, о "пушечном мясе", которое командование Красной Армии бросало на фронт.

И так, мы знаем, что во второй половине июля в дивизию прибыло подкрепление из множества кадровых офицеров, об этом в частности упоминается в сборнике кандидата ист. наук Ю. Н. Яблочкина - «Народное ополчение в битве за Ленинград»:

Газета «На защиту Ленинграда» впервые опубликовала материалы о боевых действиях ленинградских ополченцев - 18 июля (на 27-й день войны):

«Во 2-ю ДНО прибыло 19 кадровых командиров, присланных штабом фронта. Среди прибывших были Г. Л. Арсенов, М. Г. Лупенков, И. С. Миров, В. Н. Сергеев, А. С. Климов и другие командиры, отличившиеся в последующих боях.» [1]

Не известно, все ли новые командиры 2-й ДНО были офицерами и педагогами, но стоит согласиться, что подобное решение было бы легкомысленным. Однако факт отбора в дивизию командного состава по определённым критериям всё же прослеживается. Современник часто сталкивается со справедливой критикой действий командования Красной Армии в первые дни войны. Действительно, было много просчётов и ошибок. Но, тем не менее, следует отметить факт вдумчивого подхода штаба армии к подбору кадров в помощь ополченцам, причём — напомним! — в условиях очень тяжёлых и неблагополучных. Изучая историю, всё же следует быть более позитивным и благодарным.

Однако вернёмся к вопросу: как всё-таки случилось, что капитану М. Г. Лупенкову было поручено командовать одним из батальонов дивизии ополчения?

Есть короткое упоминание о тех событиях. Вот что рассказала нам в своем письме заведующая музеем колледжа ОмГМУ, кандидат тех. наук, доцент Ломова Ольга Станиславовна (за что мы ей очень благодарны):

«Поясняю, что в июне 1941 г. состоялся 18-й выпуск военных фельдшеров в количестве 681 человек. Впереди ожидались полевые учения в районе Красного Села. Но 22 июня началась Великая Отечественная Война. В соответствии с Постановлением Военного Совета Северного флота из преподавателей и курсантов училища был сформирован сводный батальон, который принял участие в обороне дальних подступов к Ленинграду».

Выходит, в первые дни войны Михаил Григорьевич успел повоевать со своими курсантами, но позже был переведён на самый важный тогда участок Лужской обороны — в район Кингисеппа, где его опыт был особенно полезен ополченцам.

О комбате, как было сказано выше, сохранилось немало исторических документов. Но больше всего информации о нём нам удалось узнать из книг и газетных статей его однополчанина, С. М. Бардина. Степану Михайловичу суждено было выжить и пройти всю войну. До Великой Отечественной он работал на фабрике «Скороход» начальником отдела кадров, пошёл на фронт добровольцем вместе с другими рабочими и был назначен комиссаром 3-го батальона, куда позднее был направлен капитан Лупенков. Их знакомство переросло в крепкую дружбу, которая, к сожалению, длилась только месяц. Всем, кому интересна история обороны Ленинграда и воспоминания о военных событиях, которые здесь разворачивались, рекомендуем к прочтению книгу С. М. Бардина «И штатские надели шинели» (Лениздат, 1975).

Бардин Степан Михайлович, политрук 3-го батальона

"И штатские надли шинели", Бардин С.М.

Вот что пишет о Лупенкове в своей книге Бардин:

«Лупенков учитывал, что ополченцы ещё не привыкли к воинской дисциплине, и почти не употреблял слово “приказываю”, я бы даже сказал, тактично обходил его. В то же время в нем заметно проглядывала присущая кадровым военным приверженность к субординации, и он строго следил за тем, чтобы приказания старших неукоснительно выполнялись младшими командирами.

Подобная характеристика возвращает к мысли, что офицер и педагог капитан Лупенков очень хорошо понимал важность своего назначения, где принялся с полной отдачей за работу по обучению бойцов.

Вот ещё одно воспоминание Бардина:

«Усилия комбата не прошли даром. Наш батальон стал походить на тугую пружину, которую чем больше сжимаешь, тем она сильней сопротивляется. Перемену в батальоне почувствовали и враги. Теперь они всюду натыкались на жесткую оборону, терпели урон от наших активных действий. Не проходило дня, чтобы батальон не нанес врагу удар, чтобы кто-нибудь из наших бойцов или командиров не совершил подвига. Фронтовая и армейская печать неоднократно писали о боевых делах нашего батальона, и имя Лупенкова скоро стало известно не только в дивизии, но и всему фронту.»[2]

Эти воспоминания о Лупенкове написаны Бардиным спустя 35 лет после войны.

Нам удалось найти и первую книгу Бардина об ополченцах, написанную ещё в 1942 году, то есть сразу после событий 1941 года. Давайте посмотрим на воспоминания о Лупенкове, написанные по «свежим следам», поскольку сейчас есть такая возможность:

«В двадцатых числах июля в дивизию были присланы кадровые командиры —комиссар Тихонов, командир Арсенов, капитан Лабутин, Лупенков и другие. Ополченцы многому научились от них, перенимая их боевой опыт. Командиры-кадровики быстро завоевали безграничный авторитет и любовь у бойцов. Капитан Лупенков научил бойцов окапываться и строить заграждения; на рубеже своего подразделения он возвёл прочные укрепления, которые в последующих боях имели огромное значение» [3]

Отметим отдельно последнюю цитату и обратимся к радиопередаче кандидата ист. наук Алексея Валерьевича Исаева, в которой он рассказывал о роли 2-й ДНО в Лужской обороне, у села Ивановское под г. Кингисепп. В своей передаче он подчеркнул, что ополченцы копали «особые» окопы без брустверов, которые не могли зафиксировать немецкие самолёты разведчики (более подробно об этом можно прочитать на нашей странице «Лужская оборона 1941 г.»).

А.В. Исаев в частности говорит следующее:

«Оказалось, что эти ополченцы были очень умелыми бойцами. Например, они копали окопы, но не делали на них бруствер, т. е. на аэрофотосъёмках они были не видны <…> Я не знаю, кому принадлежит эта идея, но по факту немцы не могли зафиксировать позиции, потому что они были без брустверов. Не сказать, что это беспрецедентно, это встречалось, но, тем не менее, это факт ещё редкий в первые годы войны, и те, кто копал такие окопы, — как раз были ополченцы 2-й ДНО». [4]

А. В. Исаев упомянул, что «не знает, кому принадлежит эта идея» — особым образом маскировать окопы. Видимо, он имел в виду, что не знает конкретных имён, так как перед ним просто не стояло такой задачи.

И здесь необходимо уточнить: мы знаем, что навыками ведения боя, тактике и маскировке ополченцев обучали вновь назначенные кадровые командиры. И поскольку 3-й батальон считался образцовым во 2-й ДНО, то с уверенностью можно сказать, что одним из тех, кто обучал ополченцев, был командир батальона, капитан М. Г. Лупенков — этот факт подтверждается историческими свидетельствами.

В своей книге «Иной 1941», посвящённый Лужской обороне, тот же А.В. Исаев приводит такие воспоминания немецкого командования:

«В журнале боевых действий 4-го моторизованного полка указывалось: «Стрелки осторожно вышли из своих укрытий и, кое-где не обстреливаемые противником, добрались до передовой линии укреплений противника. Однако там их встретил настолько сильный огонь, что о продвижении вперед поначалу не приходилось и думать». В своих воспоминаниях Раус с явным неудовольствием констатировал: «Пехота 4-го моторизованного полка занялась безуспешным поиском слабых точек, чтобы все-таки попытаться прорваться. Отброшенные по всей линии смертоносным огнем невидимого врага, наши войска остановились по колено в болотной жиже, уткнувшись в путаницу проволочных заграждений, за которыми находились так и не выявленные советские позиции.» [5]

Вот тут и пригодились окопы без брустверов, которые так и не выявила немецкая аэрофотосъёмка, а также ложные позиции. Командующий боевой группой Раус «с неудовольствием» отметил, что пехота уткнулась в проволочные заграждения и остановилась. Не об этом ли участке 3-го батальона говорит в своих воспоминаниях 1942 года друг Лупенкова — С. М. Бардин? Давайте посмотрим:

«В решающие минуты боев особенно сказалась помощь кадровиков. Командир коммунист Лупенков сумел создать крепкую оборону, научил людей окапываться, вести организованный огонь. Его подразделение за четверо суток отбило 16 атак. Проволочное заграждение на участке было увешано трупами немецких солдат, как веревка бельем после большой стирки. Не менее 500 немецких солдат и офицеров полегли костьми под ударами лупенковцев.» [6]

Сохранилось несколько донесений 1941 года, в которых указано, что на участке 3-го батальона с 8 по 12 августа противник понёс гораздо большие потери. Не будем на этом акцентировать внимание, просто отметим, что тут политрук Бардин занижает потери противника от своего батальона.

У С. М. Бардина остались исключительно позитивные воспоминания о 3-м батальоне. Обратимся теперь к донесениям других политработников, чьи донесения имеют общую тенденцию — они очень скупы на похвалу и в них в основном отмечены недостатки в управлении частями дивизии. Такая была работа у этих людей — выявлять подобные недостатки и «сигнализировать». Например, вот что пишет о 2 полку, батальонный комиссар А. Тихвинский (который, между прочим, говоря о недостатках полка, ставит 3-й батальон Лупенкова в пример):

«….Очень серьезным недостатком надо считать тот факт, что, находясь в обороне, мы не имели прочных укреплений. Полки оборону строили только в одну линию. Причем окопы были примитивными, многие без козырька, а станковые и ручные пулеметы, в лучшем случае, только маскировались, специальных гнезд для них не было.
При такой системе врагу не стоило особо большого труда прорвать линию обороны, выбить нас из занимаемого рубежа. Если бы первый и второй батальоны 2 стрелкового полка построили линию обороны так же, как и 3-й (в 2 эшелона), то немцы вряд ли сумели бы их выбить с занимаемых рубежей – Крутой Ручей и Сяглы….» [7]

Оборона, как пишет А. Тихвинский, на Лужском рубеже строилась в одну линию, однако и фронт был дан дивизии, как мы отмечали на странице «Лужский рубеж», в два-три раза больший, чем полагалось дивизии по штату, — отсюда и построение в линию без резервов.

Как же умудрялся Лупенков всегда создавать резерв (эту его особенность часто упоминает Бардин)? Талантливый командир максимально извлекал пользу из местных условий. Как мы знаем, местность на Ижорской возвышенности сильно пересеченная и заболоченная. И в Ратчино, получив приказ, Лупенков сумел организовать грамотную оборону, — к этому мы вернёмся чуть позже. По всему видно, что 3-й батальон был образцовым во 2-м полку и даже в дивизии.

Как уже было сказано выше, Михаил Григорьевич пользовался любовью у солдат. В чём же была причина? Ведь, судя по воспоминаниям, он строго спрашивал за невыполнение приказа и трусость. 
В первые дни боёв дивизия несла потери из-за неорганизованности и отсутствия дисциплины. И поэтому ополченцам не нужна была нянька — они знали, что в создавшихся условиях выживут немногие. Их задачей было принести максимальную пользу, выполнить приказ и остаться живым — именно это от них и требовалось, для этого они и пошли в ополчение. Лупенков дал бойцам веру в то, что они могут побеждать в бою с более опытным врагом. Имея такую веру и вновь приобретённые благодаря командиру навыки, бойцы несли меньшие потери — и это то, что было нужно всем, за это его любили.

«….На рассвете мы пришли в деревню Выползово, полусожженную, покинутую жителями. Лупенков определил подразделениям позиции и приказал немедленно окапываться. День тяжелых боев, бессонная ночь измотали людей, и я предложил дать бойцам сначала отдохнуть. Но Лупенков и слушать не стал. «Мы обязаны думать о сохранении жизни бойца, товарищ комиссар! И прошу вас это понять»,— сухо ответил мне комбат. Небольшая размолвка задела меня. А быть может, я не прав? Обстановка напряженная. Враг может появиться в любой момент. И понял, что зря погорячился....» [8]

Если просмотреть документы, относящиеся к действиям 2-го полка на участке Лужской обороны и, чуть позже, в районе Куты, Большие Корчаны, Ратчино, то становится ясно, что его части действовали более осмысленно и несли меньшие по сравнению с соседями потери. И это при том, что ополченцы были хуже вооружены и им противостояли элитные части Вермахта. Соперником 2-й ДНО были 6-я Танковая и 1-я пехотная дивизия Вермахта — не просто опытные, а сверхопытные вояки, высоко мотивированные, накрученные нацистской идеологией фанатики. И всё же ополченцы постоянно наносили им урон — как отметил историк А. В. Исаев, «снимали стружку». Таким образом, войска Вермахта постепенно растрачивали силы перед штурмом Ленинграда, а позже и Москвы — и в этом, несомненно, особая заслуга 3-го батальона.

О героическом батальоне капитана Лупенкова существует очень много источников. Тем, кто захочет познакомиться с ними ближе, мы предлагаем обратиться к списку литературы в конце этой страницы, а сейчас ограничимся лаконичным перечислением подвигов самого Лупенкова, из наградного листа к Ордену Ленина, от 21 августа 1941 года:

«...товарищ Лупенков показал себя одним из геройских командиров, ведя за собой подразделения своего батальона. Мужественно и стойко отражал многократные атаки противника, умело руководил боем и личным присутствием воодушевлял бойцов. Бойцами его подразделения взяты такие важные трофеи, как радиостанция с кодом, знамя, много трофеев и важных документов о расположении противника, подбито 4 танка. Будучи контужен и ранен, свою позицию не оставил. Пользуется большой любовью бойцов. Заслуживает правительственной награды.» Смотреть.

Наградной лист М. Г. Лупенкова к Ордену Ленина.

Остановимся на том, что Михаил Григорьевич был ранен и контужен. Это произошло 14 августа, при обороне Лужского рубежа у деревни Выползово. Вот что об этом пишет Бардин:

«Когда я шёл с ним в 8 роту, находившуюся в первом эшелоне обороны, он был ранен пулей в плечо. Я вытащил пулю и перевязал рану. Никакие уговоры отправиться в санчасть не помогли. Лупенков остался в строю. Ночью у него повысилась температура. Михаил Григорьевич от бессонных ночей, от сильной боли в плече и высокой температуры едва держался на ногах.»
«Раненый Лупенков, находясь на передовой линии, руководил боем. На другой день он был контужен. Около часа я приводил его в чувство. Очнувшись, он снова остался в строю....»[9]

Прежде чем перейти к трагическим событиям 28 августа в Ратчино, напомним, что произошло после прорыва Лужской обороны 09–14 августа у села Ивановское, на участке «199 стрелковая дивизия — 2-я дивизия ополчения — курсанты пехотного училища» (мы рассказываем об этом в нашем разделе «Лужский рубеж»). А. В. Исаев заканчивает описание этой обороны словами «сила солому ломит»:

«Ополченцы сделали больше, чем от них ожидалось, с любой точки зрения, но тем не менее «сила солому ломит», при таком растянутом фронте немцы постепенно прорвали оборону. Прорыв немцев произошёл на стыке между ополченцами и курсантами.» [10]

Ополченцы были «отжаты» на север, окружены и отрезаны от снабжения. Подразделения дивизии выходили из окружения частями. Лупенков, с вверенным ему 3-м батальоном 2-го полка, принял решение прорываться к деревне Большие Корчаны и там закрепиться. Сделано это было, чтобы сохранить жизни бойцов. Опять сказался твердый характер Лупенкова, взявшего ответственность за бойцов. Вот как описывает те события Бардин:

Ничего не может быть тягостнее для воина, чем отступление. При отходе всегда испытываешь чувство горечи и в известной мере беспомощности. Словно скользишь по гладкому льду, на котором не за что зацепиться. При отступлении и спишь в тревоге. Некогда привести себя в порядок, поесть, побриться... Перед глазами только и мелькают что дороги, леса, поля и болота. Правда, мы не все время отступали. Часто переходили в контратаки. Но это был бой, в котором, как правило, в более выгодном положении оказывался не ты, а враг. И не ты, а он диктовал тебе условия, навязывал бой там, где это ему было выгоднее.

Отступление тяжко еще и тем, что остановиться, собраться с силами невмочь. Нужна огромная сила воли, чтобы преодолеть этот психологический барьер и перейти в контратаку. Отступающие легко поддаются панике. Когда мы стали уходить из деревни Выползово, кто-то распустил слух, будто батальон в ловушке, что и справа и слева враг, далеко впереди - тоже враг. Этот слух распространился мгновенно, и кое-кто стал предлагать разбиться на мелкие группы и самостоятельно пробиваться к своим. Но где свои, где полки и батальоны дивизии, никто не знал. Только сплоченность, дисциплина могли спасти нас. И люди поняли это.

Наконец мы вышли к какой-то горящей деревне (Домашёво? прим. редактора), которая пылала, как стог сена; рушились крыши изб, с треском взвивались к небу красные языки пламени, кругом было черно от пепла. Пожар тушила какая-то артиллерийская часть, руководимая незнакомым артиллерийским генералом. Генерал встретил нас страшной бранью, приказал занять оборону, а сам вскоре покинул деревню, потому что делать артиллеристам здесь было нечего. Нечего делать было и нам: от деревни ничего не осталось; к тому же мы были лишены какой-либо информации о местонахождении и действиях других подразделений дивизии. Оказались и без продовольствия. Самым разумным было попытаться разыскать штаб полка. И мы отправились в соседнюю деревню, по иронии судьбы, носившей никоим образом не соответствовавшее нашему настроению название - Утешенье. Вошли мы в неё утром следующего дня. И, как в Юрках, уже не застали жителей. Очевидно, близкая стрельба и пожары в соседних деревнях заставили их уйти в лес, бросив на произвол судьбы и домашний скарб, и мелкую живность: в огородах спокойно рылись свиньи, тут и там горделиво расхаживали петухи, кудахтали куры. Изрядно проголодавшиеся, наши бойцы устремились в огороды, стали выкапывать и варить картошку. Но утолить голод не пришлось. Прибежал связной из девятой роты, посланный лейтенантом Тамаркиным, и сообщил, что к деревне приближаются фашистские танки и автоматчики. Покидая деревню, связной Морозов со злостью пнул ногой котел с картошкой и пошел позади нас, с комбатом, предусмотрительно выдергивая на ходу морковь и засовывая ее в полевую сумку. И как же мы потом благодарили его за это! Боя в этой деревне мы не могли принять и потому, что у большинства бойцов были израсходованы все патроны, и потому еще, что заранее наметили закрепиться в другой деревне - Больших Корчанах: она стояла на одной из главных магистралей, ведущих к Ленинграду. Отступали лесом, по труднопроходимой для танков местности, под проливным дождем. Гитлеровцы нас не преследовали. Штаб полка отыскали только к вечеру, в березовой роще, вблизи от деревни Большие Корчаны. Командир полка Арсенов и комиссар Гродзенчик были довольны, что мы сами разыскали их. Наше с Лупенковым предложение оседлать шоссе в районе Больших Корчан они одобрили. Командир полка лишь предупредил: "Надо удержать Большие Корчаны во что бы то ни стало." [11]

С 15 августа на участке «Куты — Большие Корчаны» дивизия получила новое пополнение (снова не обученное), а также приказ прикрывать от немцев магистраль «Кингисепп — Гатчина». Позднее, с 27 августа, когда дивизия заняла позиции Велькота, Кайболово, Озертицы, Горка, Ратчино, главной задачей 2-й ДНО стало прикрывать отход 8-й армии из Прибалтики.

Посмотрим что происходило на рубеже Большие Корчаны 15-27 августа.

Снова обратимся к воспоминаниям С. М. Бардина:

«Наши части не выдержали и отступили. (относится к воспоминаниям о Лужском рубеже обороны, г Кингесепп - прим. редактора) Это были самые тягостные дни. Михаил Лупенков помрачнел. 15 августа мы были уже у Больших Корчан. Дальше не пойдем. Здесь мы должны задержать врага, – твердо сказал Михаил Лупенков. И действительно, наступление немцев было приостановлено. Почти полмесяца враг не мог выбить батальон из этой деревни, стоящей на шоссейной дороге, открывающей путь на Ленинград. В Больших Корчанах батальон получил новых бойцов. В большинстве это были люди 40-45 лет. Среди них наблюдались случаи трусости, невыполнения приказов командиров и даже измены Родине – перехода на сторону врага. Положение становилось серьезным. Тогда мы решили побеседовать с бойцами, собрались по-ротно. Никогда я не видел еще Лупенкова таким взволнованным и разгневанным, как во время этих бесед. Он говорил в каждой роте не более 40 минут. Речь его была сильной, даже потрясающей. Когда Лупенков говорил о страданиях людей, оставшихся на территории, занятой немцами, или о тех, кто спасая свою дешевенькую шкуру труса, в трудный момент сдался в плен врагу, или о тех, кто пали духом, многие бойцы не могли удержаться от слез. Такая беседа помогла. Дисциплина подтянулась. Роты стали более боеспособными. [12]

Карта штаба армии 17.08.1941. Противник атакует стык 2ДНО и 281СД	Контратаки 2-й ДНО 19–24.08.1941 из района Кайболово — Домашёво.

А теперь - снова к автобиографической книге Бардина, где описаны события в Больших Корчанах:

«Перед совещанием мы с Лупенковым на скорую руку составили текст клятвы. Теперь он вынул этот листок из кармана и стал медленно читать, а собравшиеся, стоя, повторяли за ним слово в слово:

"Мы, добровольцы Московской заставы, даем клятву, что не отступим назад ни на шаг. Мы будем драться до последней капли крови. А если кто-то из нас струсит, оставит боевые позиции без приказа, пусть покарает такого рука справедливости. Смерть фашистским оккупантам! Ленинград был советским городом и останется им навечно!.." [13]

Вспоминая о Лупенкове в своей книге, Бардин рассказал и о семье Михаила Григорьевича. Приведем один отрывок, чтобы лучше понять, каким человеком он был:

«Отношения между мной и Михаилом Григорьевичем Лупенковым, как я уже отмечал выше, с первого дня совместной службы сложились как нельзя лучше. И он и я были откровенны и искренни друг с другом, не скрывали один от другого свои даже самые сокровенные мысли. Михаилу Григорьевичу очень хотелось дожить до победы еще и потому, что он мечтал вырастить приемную дочь, дать ей образование. Они с женой взяли ее в родильном доме на Ржевке совсем слабым младенцем: мать девочки умерла во время родов. Назвали дочь Лизой и очень полюбили ее.

Знаешь что, - вдруг обратился ко мне Лупенков. - Давай загадаем. Я буду бросать монету. Упадет вверх гербом - будем жить, цифрой - погибнем. Бросать буду сам, - повторил он, - а если следовать алфавиту, начну с тебя.

К затее Лупенкова я отнесся как к шутке, а сам он вполне серьезно. Моя жизнь оказалась "в безопасности": монета упала гербом кверху. Комбат сердечно поздравил меня со "счастливой судьбой" и пожал руку. Брошенная им второй раз монета обернулась другой стороной. Михаил Григорьевич побледнел.

Стараясь развеять предубеждение своего фронтового друга, я с жаром доказывал, что из боя человек выходит живым вовсе не потому, что дурацкая монета сулит ему "счастливый исход", не в монете же дело! И чтобы отвлечь от мрачных мыслей, предложил дружить всю жизнь, вместе отпраздновать победу, даже в том случае, если "судьба" разведет нас в разные края. Лупенков согласился, и мы обменялись адресами. В изрядно потрепанном блокноте, сохранившемся у меня до сих пор, значится: "Ленинград, Ржевская улица, дом 52, кв. 4, Лупенков Михаил Григорьевич".» [14]

Благодаря указанному адресу удалось установить некоторые детали.

Жена Лупенкова, Елена Дмитриевна, и дочь Лиза оставались в блокадном Ленинграде. Елена Дмитриевна была награждена медалью «За Оборону Ленинграда», всю блокаду работала на Охтинском пороховом заводе, о чём свидетельствует наградной список. Отец и мать Михаила Григорьевича, по словам Бардина, блокаду не пережили….

В дни, предшествовавшие событиям в Ратчино (25–26 августа), 3-й батальон Лупенкова в составе 2-го полка продолжал держать оборону на участке «Большие Корчаны — Пружицы».

«...Предположения комбата о том, что фашисты готовятся возобновить наступление, сбылись. Следующий день начался с того, что в небе над нами стало темно от вражеских бомбардировщиков. Бомбовозы по своему обыкновению сделали заход и, перейдя в пике, начали бомбить позиции батальона. Одна за другой с воем стали падать бомбы. Мы с комбатом не успели даже добежать до свежевырытой траншеи и бросились плашмя на землю прямо в открытом поле, вниз лицом, чтобы не видеть, как прямо в тебя летит смерть. Разорвавшаяся буквально в нескольких метрах бомба, к счастью, обошлась с нами "ласково". Взрывная волна задела нас лишь частично, а осколки полетели выше. Острая же боль в ушах за ночь прошла... Мы с Лупенковым поспешили на НП и оттуда стали управлять боем. Главная задача состояла в том, чтобы подпустить врага как можно ближе и потом только расстреливать его в упор. Хотя в этой тактике ничего не было нового, для нас она оказалась наиболее верной. С НП хорошо были видны действия противника. Танки двигались медленно, осторожно и неотвратимо, Чувствовалось стремление неприятеля поиграть на нервах наших бойцов. Несмотря на то что мы с комбатом на фронте привыкли ко многому, в частности перестали "кланяться" каждой пуле, сейчас нам стало жутковато: заволновались, опасаясь, что нервы бойцов не выдержат. Но и на этот раз никто раньше времени не открыл стрельбы. Когда танки и пехота подошли почти вплотную к переднему краю, Лупенков приказал своему связному Мише Морозову зарядить ракетницу и выстрелить. Взмывшая ввысь зеленая ракета не успела еще погаснуть, как окрест разлетелась дробь винтовочных и пулеметных выстрелов. Около танков взметнулась земля. Это "заговорила" замаскированная пушка Арсеньева, которую мы получили вместо обещанной батареи. Вскоре Арсеньев метким выстрелом угодил в ведущий танк. От следующего выстрела он загорелся. Пехотинцы, лишившись прикрытия, отбежали в сторону и попали в сектор обстрела наших пулеметчиков. Прошло еще несколько минут - и вспыхнул второй танк. Фашисты начали отходить. Это, означало: их атака отбита. Стрельба так же неожиданно прекратилась, как и началась. Воцарилась мертвая тишина. В этих боях наш батальон потерял более двадцати человек ранеными и убитыми. Потери были не столь уж велики, однако ослабили подразделение, и по приказу командира полка нас вывели на отдых в деревню Ратчино, где батальон вскоре получил некоторое пополнение. В тот же день командир полка предоставил мне трехдневный отпуск в Ленинград. Мы с Лупенковым тепло распрощались. Он передал мне для своей семьи маленькую посылку и письмо.»[15]

По словам Бардина, Лупенков погиб едва ли не на следующий день после отбытия Бардина в свой краткосрочный отпуск. И теперь мы вплотную подходим к событиям в Ратчино 28 августа 1941 года.

В журнале боевых действий 2-й ДНО от 26 августа сохранился боевой приказ по расположению частей по фронту дивизии. Согласно приказу, дивизия выстраивается дугой от Кайболово до Больших Корчан, имея в центре населённые пункты Куты и Ново-Кудрино. В приказе в частности есть подтверждение слов Бардина о батальоне выведенном в Ратчино, в резерв. Боевое распоряжение, Журнал боевых действий 26 августа, смотреть.

1. «1 СП занимает участок обороны Городище -Кайболово — Горка — Липковицы.
2. 552 СП занимает оборону Горка — Фалилеево -Домашево — пос. Калинина. В резерве 2 роты южнее 2 км пос Лоузна.
3. 806 СП — продолжать оборону рубежа Куты — Ново-Кудрино. Не допускать наступления противника в направлении Фалилеево — Домашёво.
4. 2 СП. Продолжать оборону на рубежа Пружицы — Б. Корчаны. Вывести в резерв в район Ратчино один стрелковый батальон. Обеспечить боевое охранение стык 806 СП и 272 СПБ.»[16]

Боевое распоряжение. Журнал боевых действий 2-й ДНО. 26 августа 1941 г.

Здесь в центре дивизии обозначены два полка — 552 и 806. У 2-й ДНО, как мы знаем, при формировании было три стрелковых полка под номерами 1 сп, 2 сп, 3 сп.

За месяц боевых действий, с июля по август, ополченцы понесли значительные потери. Численность первоначальных частей уменьшилась более чем в два раза. Например, из 3-го полка сформировали один сводный батальон, но каждый полк сохранил своё знамя и боеспособность, поэтому для усиления героической 2-й ДНО ей были приданы кадровые части.

552 стрелковый полк из состава 199 дивизии был придан личным приказом генерала Семашко ещё 8 августа, а 806 стрелковый полк был придан для усиления во второй половине августа.

Согласно приказу от 26 августа, 2 сп продолжает удерживать позиции «Пружицы — Большие Корчаны» и выводит один батальон в Ратчино. По всему видно, что 3-й батальон Лупенкова был отправлен на отдых с попутной задачей боевого охранения тыла дивизии. Однако отдохнуть не получилось. Что же могло случиться?

Произошло следующее: 27 августа гитлеровцы совершили усиленный натиск на позиции дивизии в центре, где оборону занимали приданные ополченцам кадровые 552 и 806 полки. Центр, к сожалению, не выдержал натиска и стал отступать. Дуга дивизии по населённым пунктам Кайболово — Горка (1 сп) — Фалилеево-Домашёво (552 сп) — Куты-Новокудрино (806 сп) — Пружицы — Большие Корчаны (2 сп) прогнулась в центре до деревни Лоузна, и отступление 806 полка длилось до тех пор, пока он не оказался глубоко в тылу в районе Унатицы.

Сохранилось телефонное донесение из 2-й ДНО, записанное секретарём штаба 8-й Армии. Донесение содержит специфичный слог штабных офицеров, и мы цитируем его, сохраняя пунктуацию:

«27.08.1941, 12 часов 30 минут
Говорит т. Егоров: Середина совершенно неблагополучна. Обе тройчатки в бегах. Противник силою до б-на с танками рвет Лоузна у подписи. Мой правый продолжает удерживать прежнее положение. Левый сейчас потерял связь со 2-м. Он отбивает атаки до 2-х б-нов на Ратчино. Усиленно действует пехота. Из Лоузна танки. Общая характеристика перед фронтом: На средине усиленный полк с мотоциклетным батальоном, танков не более роты. Арт позиции под воздействием автоматного огня. Собрал всё в кулак. Удерживаю линию Унатицы-Ратчино, правый оставляю в том же положении. Воздействую его флангов от Тютиц на Лоузна, там 2 роты. Хуже всего тройчатки растеклись начиная с главков. Думаю удержу. Трудно с артиллерией. Бросает пехота. Оставляю до последнего орудия. Авиация противника действует по переднему краю и на Кайболово, а по тылам не бьёт. Пр-к тянет за собой пушки и миномёты вместе с пехотой.

Ушинский. Хорошо немедленно доложу» [17] Смотреть.

Телефонное донесение штаба 2-й ДНО. 27 августа 1941 г.

Известно, что отдых 3-го батальона прервался неожиданно. Утром 27 августа, когда бойцы ещё спали, появились автоматчики. Позиции батальон занимал на южной окраине деревни. Лупенков отдал приказ к обороне. Как видно из донесения, на Ратчино было брошено до двух батальонов, противостояние длилось весь день до поздней ночи, затем перерыв до утра…

Из-за мощного провала в центре обороны дивизии, 3-й батальон, отведенный в тыловой резерв оказался на передней линии. Командование дивизии приняло решение оставить рубеж «Пружицы — Большие Корчаны», и перебросить 2 сп в Ратчино, на помощь Лупенкову. Это было вечером 27 августа.

Боевое распоряжение, штаб дивизии 2-й ДНО, 27 августа, 20.10:

«1. 552сп - занять и прочно удерживать участок Липковицы-Марфицы

2. 2сп - продолжать закрепляться на южной окраине Ратчино. Занять и оборонять участок Лоузна - Ратчино - Бол.Систа, не допуская распространение противника Лоузна-Перелесье, Ратчино-Перелесье» [18] Смотреть.

Ближе к ночи 2 сп снимается с участка обороны в Б. Корчанах и начинает двигаться по дороге «Б. Корчаны — Утешенье», чтобы занять новые позиции перед Ратчино и Лоузна. Но что-то случилось, и помощь не успела. Видимо, полк принял бой, так как, по свидетельству общевойскового журнала боевых действий, к концу 28 августа 2 сп ещё оставался в лесу северо-восточнее хутора Малые Корчаны (ныне не существует). Тем временем уже вторые сутки Лупенков с батальоном противостоит двукратно превосходящим силам противника, а усиление для прикрытия Лоузна и Б.Систа всё не поступило. Пока помощь была в пути, утро 28 августа началось с двухчасового артобстрела позиций перед Ратчино, после чего противник перешёл в наступление. Справа от 3-го батальона стояли части 552 сп — они не выдержали, и к сожалению опять отступили, оставив правый фланг батальона неприкрытым.

Получилось так, что шоссе слева и справа от Ратчино было перерезано. Что делать в такой ситуации? Приказ «держать шоссе Ратчино — Перелесье» уже не выполним, силой батальона противника не отбросить. И Лупенков принимает в этой ситуации правильно решение — оставить Ратчино и выходить из окружения лесом и болотами в район деревни Систы для того, чтобы соединиться со своими. Потерян ещё один населённый пункт, но важно сохранить батальон, выйти лесом через болото, прорваться на соединение со своими, пополнить боекомплект и снова сражаться — что и было сделано.

В Ратчино шёл бой. Уже в наше время, при разборке старых довоенных домов, в бревенчатых стенах находили застрявшие пули. По воспоминаниям Агафьи Владимировны Богачёвой (Фёдоровой), после того как она вернулась в деревню, на восточной окраине перед полем в окопах лежали погибшие солдаты, они лежали повсюду, «их собирали на поле и хоронили под елями» (из воспоминаний Таисии Васильевны). По свидетельству Леонтия Петровича Суслова, всего павших в Ратчино было около ста бойцов.

Первая линия обороны, согласно приказу, проходила южнее Ратчино. На восточной окраине деревни, перед полем, в окопах оставались павшие бойцы. Значит, и в Ратчино Лупенков, в распоряжении которого были ограниченные силы, сделал всё для того, чтобы создать оборону в несколько эшелонов. В лесу, напротив болота, до сих пор сохранились маленькие окопы. Тут Лупенков, видимо, оставил отделение для боевого охранения тыла деревни, на случай появления пехоты со стороны болота. Михаил Григорьевич везде оставался верен своему долгу и тщательно обеспечивал защиту своего подразделения.

В этот же день батальон через лес вышел к своим, к штабу дивизии в Унатицах. Командир дивизии Любовцев, с целью контролировать шоссе в сторону Перелесье, отдал приказ Лупенкову — контратакой выбить немцев из Ратчино.

Карта боевых действий на 29 августа 1941 г. Ратчино уже оставлено. 2 сп соединился с 3-м батальоном, но слишком поздно и уже без Лупенкова.

Не сразу может быть понятно, для чего это было нужно? Забегая вперед, скажем, что контратака не удалась, 3-й батальон снова понёс потери, а дивизия продолжала отступать под натиском гитлеровцев в сторону Копорья.

С тактической точки зрения «карта Ратчино была бита», немцы отгрызли небольшой отрезок дороги, но шоссе все равно оставалось на нашей стороне. Суть атаки была не в самом Ратчино — нужна была не деревня, а давление на гитлеровцев. Враг постоянно должен был находиться под прессингом, везде у него должна была «гореть земля под ногами», в этом и был смысл контратаки. Так поступали повсеместно. Красная Армия отступала, но и гитлеровцы продвигались постепенно, осторожно, постоянно подтягивая резервы, ожидая получить кинжальный удар. Таким образом, их продвижение замедлялось, и тем самым предотвращалось падение Ленинграда и Москвы. Значит смерь бойцов 3-го батальона и самого Лупенкова была не напрасна!

Тем не менее, контратака была плохо подготовлена, в этой последней схватке погиб Михаил Григорьевич Лупенков, герой обороны Ленинграда.

Приведём ниже донесение полкового комиссара Набатова. Читать этот доклад, прямо скажем, неприятно, но мы приводим его полностью. Однако этот исторический документ позволяет понять, какие беды преследовали Красную Армию, прежде чем она научилась побеждать. Так же хочется обратить внимание на то, какую важную роль играли политические работники. Согласимся, чтобы решить проблему, нужно её выявить, т. е. нужна «обратная связь», информация о том, что происходит в частях, — она ручейком тянется вверх, от комиссара к комиссару, и уже руководство принимает решение, что с этим делать. Ниже приводим распечатку документа из интернета. Оригинал не найден.

НАЧАЛЬНИКУ ПОЛИТУПРАВЛЕНИЯ ЛЕНИНГРАДСКОГО ФРОНТА
дивизионному комиссару тов. ПОЖИДАЕВУ

Представляю докладную записку полкового комиссара тов. НАБАТОВА

Приложение: по тексту

Начальник Политотдела Ленинградской Армии Народного Ополчения
бригадный комиссар:
/КОНОНЧУК/

«Последние бои в районе Рачино - Унатицы показали, что \командование и/ штаб дивизии, ставя перед частями боевую задачу, не придают серьезного значения вопросам организации боя (тактическая разработка операции, взаимодействие подразделений, связь, усиление огневой силы ударных подразделений, обеспечение организованного выхода из боя). Характерным примером может служить в этом отношении боевая операция, проведенная 28 августа 2-сп под деревней Рачино. 3 батальон 2-сп занимал оборону впереди деревни Рачино. Справа стояли подразделения 552 сп. 28 августа, после 2-х часовой обработки переднего края обороны артиллерией и минометами противник перешел в наступление. Бойцы 552 сп сразу же отступили, обнажив фланг 3 батальона 2-сп. Противник стал окружать батальон. Комбат, капитан ЛУПЕНКОВ, неся большие потери, отошел к Унатице. Узнал об этом командир дивизии генерал-майор ЛЮБОВЦЕВ, приказал ЛУПЕНКОВУ с остатками батальона контр-атаковать противника. Бойцов посадили на обыкновенные машины с бронированной площадкой, подбросили 3 танка, из которых 2 вооружены только пулеметами. Контр-атака, проведенная под руководством генерал-майора ЛЮБОВЦЕВА не удалась. Артиллерия противника прямой наводкой подожгла машины и нанесла большие потери живой силе. В бою был тяжело ранен и скончался командир батальона тов. ЛУПЕНКОВ – замечательный командир, стойкий и мужественный большевик, горячо любимый всеми бойцами полка. Тов. ЛЮБОВЦЕВ серьезно и хладнокровно не продумал эту важную операцию, провел ее сгоряча. Батальон не был усилен ни людьми, ни материальной частью, хотя он должен был выступить против превосходящих сил противника. Между тем в 2-х километрах от Унатиц находился в это время стрелково-пулеметный батальон, хорошо оснащенный пулеметами и минометами, но его во время не подтянули – не было с ним связи. Мы натолкнулись с комиссаром дивизии тов. ТИХОНОВЫМ на этот батальон случайно в лесу, где бойцы мокли батальон не зная куда деваться. Не было также связи с командным пунктом полка. Командир полка тов. АРСЕНОВ, узнал о контр-атаке батальона ЛУПЕНКОВА уже после того, как она состоялась. Подобные факты неумелой организации боевых действий, пренебрежения к тактике современного боя и взаимодействию подразделений были также и в 1 сп. 3. На исход боевых действий 2-сд сказались также и недостатки в боевой подготовке пополнения, присланного 17, 18 и 20 августа.
Во время боя обнаружилось, что:
а) Часть бойцов не умеет обращаться с винтовкой и гранатой. Это способствует растерянности в момент боя.
б) Ряд бойцов плохо маскируются, не выполняют приказ зарываться в землю. В итоге большие потери от огня артиллерии и минометов.
в) При контр-атаках бойцы стремятся быть ближе друг к другу, а не рассредоточиваются в шахматном порядке. Это усиливает потери.
г) Бойцы не знают соседей справа и слева. Принимая своих за чужих, ошибочно думая, что попали в окружение.
д) Ряд командиров взводов не знают своих бойцов по фамилии. Некоторые командиры взводов чувствуют себя в бою рядовыми, а не руководителями. Есть случаи когда бойцы совсем не знают своего комвзвода. В момент возникновения паники не чувствуется твердой руки командира взвода.
е) Ряд бойцов не умеют пользоваться индивидуальными пакетами. Из-за этого часть сравнительно легко раненых бойцов истекают кровью пока их доставят в ППМ.
    Серьезной причиной затруднявшей успех боевых действий 2 сд является неподготовленность частей к наступившим дождливым погодам. Люди по несколько дней находятся под проливным дождем. Не хватает плащей-палаток; не     организована обсушка войск после боя. Не налажена своевременная доставка на передовые позиции горячей пищи в ненастную погоду при размыве дорог. Политический Отдел дивизии и комиссары частей не уделяют этому вопросу серьезного внимания. Молчат по этому поводу дивизионная газета и боевые листки.
    Политический отдел дивизии представляет из себя рыхлый не собранный и не объединенный единым руководством аппарат. <...>centralsector.narod.ru
Полковой комиссар /НАБАТОВ/» [19]

Как мы уже упомянули выше, имеются воспоминания жителя Ратчино, ветерана — Суслова Л.П.
Леонтий Петрович, был ещё подростком и скрывался в лесу вместе со своей семьёй. В деревню они вернулись сразу после событий 28 августа. Вот его воспоминания:

«...а 28 августа пришли немцы. Это было страшно. Мы, мальчишки, бегали, интересовались, как там, что там, и нарвались на немцев из полевой жандармерии. У них были на груди такие блестящие знаки. Высокие, здоровенные, в своих касках они были такие страшные. Такие страшно злые: «Русь, до дому! Нах хаус! Партизон? Шиссен махен! (расстреляем) Нах хаус! С леса вон!»

За нашу деревню был бой. Немцы хорошо умели обрабатывать территорию миномётным огнём. Вели обстрел в шахматном порядке. Когда мы вернулись, вся земля была распахана минами, пол деревни сгорело. Наш дом сгорел. Недалеко от села, прямо на дороге, стояли два наших сгоревших броневика с пулемётами. В одном из них я видел обгорелый труп. Стояли наши пушки, рядом с которыми лежали погибшие артиллеристы. Всего лежало около ста погибших красноармейцев».[20]

Сгоревшие броневики на дороге - это обшитые броне-листами грузовички - полуторки. Производили их рабочие на Ленинградских заводах, ополченцы их называли - «бронтозавры».

Бронеавтомобиль Ленинградского ополчения. На таком, возможно, был тяжело ранен комбат Лупенков.

Судя по докладной записке Набатова, эти броневики участвовали в контратаке на Ратчино 28 августа. Комбат Лупенков был тяжело ранен на одном из них.
В книге С. М. Бардина, написанной спустя 34 года, события 28 августа описаны очень поверхностно и даже несколько противоречиво. Это объясняется тем, что сам он не был свидетелем этого сражения и рассказал то, что помнил со слов однополчан. Видимо, главным свидетелем был его боевой друг — героический Саул Борисович Амитин, награждённый Орденом Красной Звезды, но, к сожалению, тоже погибший через несколько дней.

«…...деревню удержать не удалось. Пришлось отступить, чтобы, собравшись с силами, отбить Ратчино у врага. В разгар этих событий пришел почтальон и вручил Лупенкову газету "На защиту Ленинграда", издаваемую политотделом армии народного ополчения. В газете был помещен портрет Лупенкова и напечатан очерк С. Бойцова о нем. Михаил Григорьевич положил ее в полевую сумку. "Почитаю потом", - сказал он и стал готовить батальон к контратаке. В середине дня на помощь пришли танки. Комдив приказал комбату самому возглавить контратаку. Капитан Лупенков вскочил на ведущий танк и увлек за собой бойцов. Это только сказать легко: "...вскочил на танк и увлек за собой бойцов". На деле же это крайне рискованный, требующий огромной воли и мужества поступок. Если танкист защищен броней и вооружен, что называется, до зубов - и пушкой и пулеметом, то стоящий на танке, по существу, беззащитен. Он - открытая мишень для врага. В войну командиры решались на такой шаг лишь в критический момент, когда надо было увлечь за собой людей своим личным примером, презрением к смерти. Именно так и поступил Михаил Григорьевич. Когда ему приказали:
"Лично возглавьте атаку", - он сделал это, не колеблясь. Деревня у врага была отбита благодаря бесстрашию, отваге комбата. Но эта победа стоила ему жизни. Сперва продвижение батальона шло успешно. Видя своего командира во весь рост стоящим на танке с поднятой рукой, ополченцы смело бросились вперед и выбили из Ратчина фашистов. Но тут в танк, на котором стоял комбат, угодил вражеский снаряд. Осколки впились в тело Лупенкова, и он повалился на башню. Бойцы подхватили его на руки...Комбат скончался, не приходя в сознание. Похоронили его в этой же деревне, где все еще дымилось и горело, дышало едва затихшим боем. Когда тело Михаила Григорьевича, бережно завернутое в шинель, было предано земле, бойцы обнажили и в минутном молчании склонили головы. Некоторые из них не могли сдержать слез.
Дружный трехкратный залп из винтовок был той почестью, какую ополченцы могли оказать своему комбату, и с возгласами "Отомстим за капитана!" они снова пошли в бой.»[21]

Более раннее воспоминание Бардина, где он описывает события непосредственно перед контратакой на Ратчино:

«..В эту горячую минуту почтальон принес Лупенкову газету "На защиту Ленинграда", где были помещены его портрет и статья, посвященная ему. Лупенкову было не до чтения, и он положил газеты в сумку, сказав:
– Прочтем потом!
В середине дня на подкрепление батальону прибыли танки. Генерал Любовцев приказал Лупенкову отбить деревню. Михаил Григорьевич сел на первый танк и повел батальон в бой. В танк попал вражеский снаряд. Отважный комбат был ранен. Рана оказалась серьезной. Отступавшие бойцы не успели подобрать его. Когда об этом узнал Саул Борисович Амитин, он немедленно со взводом бойцов бросился на выручку командира.
Раненого принесли, но было уже поздно. Михаил Григорьевич, так и не прочитал статьи о себе, скончался на руках у бойцов.»[22]

Восстанавливая события в Ратчино 28 августа, можно констатировать:

Деревня не была отбита у врага, контратака днём была неудачной, в Ратчино оставались непогребённые красноармейцы. Лупенков был тяжело ранен, вынесен из боя, но скончался на руках товарищей и был похоронен не в самой деревне, а где-то поблизости. Позже его прах был перезахоронен в Ратчино на деревенском кладбище.

Интересно, что за газету принесли Михаилу Григорьевичу перед его последней атакой? Это был выпуск ежедневной газеты Ленинградской Армии Народного Ополчения «На защиту Ленинграда» от 26 августа 1941 года. Статья, посвящённая ему, называется «Комбат Лупенков». Смотреть.

Фото М. Г. Лупенкова. Август 1941 г.

В газете представлено фото Михаила Григорьевича. С начала войны прошло чуть больше двух месяцев. Со снимка на нас смотрит молодой ещё человек, лет тридцати пяти, с хорошей военной выправкой, но преждевременно постаревший, с воспалённым лицом. Неоднократно контуженный близкими разрывами снарядов и бомб, получив огнестрельное ранение в руку, постоянно испытывая недостаток отдыха, сна, еды и воды, свою короткую фронтовую жизнь в 41-м году он «бросил в огонь», где вместе с ним гибли его товарищи, защищая родной Ленинград. Такими были ополченцы Ленинграда, чьи могилы разбросаны от Кингисеппа до Пулковских высот.

В деревне Ратчино нашли свой последний покой бойцы Московской заставы,

3-й батальон, 2-й стрелковый полк, 2-я Дивизия Народного Ополчения.

Вечная Память.

Воинское захоронение в деревне Ратчино. В центре ? могила Лупенкова М. Г.

 Автор: Анипко И.Ю Редактор: Бакланова Н.В

Лужская оборона положила начало героическим событиям защиты Ленинграда. 

В этом разделе сайта, при описании интересующих нас событий, мы используем материалы современного исследователя Великой Отечественной Войны, российского военного историка, кандидата исторических, наук Алексея Валерьевича Исаева. 

В качестве вступления приведём слова Алексея Васильевича о значении Лужской обороны:

«Лужский рубеж во многом предопределил ход боевых действий вокруг Ленинграда, его результативная оборона предотвратила худшее развитие событий ? такое, как выход немцев на ближние подступы к Ленинграду, на соединение с финнами ? ещё летом 1941 года. То есть Лужский рубеж стал щитом, которым Ленинград отгородился от противника в очень тяжёлый момент своей истории». [1] 

Всё началось с крайне неудачных событий в Прибалтике в начале войны. Части Красной Армии Северо-Западного военного округа под ударами превосходящих сил группы Армии «Север» местами были разбиты, местами попали в окружение, и с боями пробивались на восток. Другие части вынуждено отходили, избегая окружения, фронт сыпался… Летом 1941 года это была катастрофа, унизительные поражения следовали одно за другим. Во второй половине войны ещё будут победы, блистательные военные операции: наступление Красной Армии под Москвой в декабре 1941 года, Сталинградская битва, Курская дуга, операция «Искра» по прорыву блокады Ленинграда, стремительная операция по освобождению Карельского перешейка и многие другие. И, наконец, ровно через три года, летом 1944-го, блистательная операция «Багратион» ? месть Красной Армии за унизительное поражение в Прибалтике и Белоруссии в июне 1941 года, после которой мощь гитлеровской Германии была сломлена ? она посыпалась, как сыпался советский Северо-Западный фронт в начале войны. Но все эти события ещё впереди, а пока над Ленинградом и страной нависла опасность, чудовищный размер которой едва ли может сравниться с какой-либо бедой России прежних лет. 

План Гитлера касательно восточной компании заключался в захвате Москвы, что должно было вызвать не только моральное поражение. После потери крупного транспортного узла Советскому Союзу было бы гораздо труднее аккумулировать силы для дальнейшего противостояния. Уничтожение Ленинграда, по замыслу Гитлера, была промежуточной задачей для быстрого окончания войны. Затяжная война неминуемо привела бы к поражению Германии, и Гитлер это понимал. Поэтому успех блицкрига заключался в молниеносном продвижении германской армии в глубь Советского Союза. Падение Ленинграда, остановка его военных заводов, отсечение страны от Балтийского моря, использование Балтики для снабжения германской армии ? всё это неминуемо привело бы Москву к падению, а формирование новых частей для обороны стало бы практически невозможным. Два последующих тяжёлых года войны показали, насколько сильна была немецко-фашистская машина. Будущее нашей страны буквально гасло во мраке, история русской нации подходила к концу... 

После катастрофы Красной Армии на западных рубежах в июне 1941 года к Ленинграду двигалась крупная группировка немецких войск ? группа армии «Север». По замыслу советского командования оборонительные сооружения должны были задержать гитлеровские войска на подступах к Ленинграду. Требовалась мобилизация всех свободных ресурсов, военных и инженерных. Было принято решение: 1) строительство инженерных укреплений на ближних подступах; 2) формирование народного ополчения — Ленинградской Армии Народного Ополчения (ЛАНО). 

«Приказ на возведение оборонительной линии был отдан Г. К. Жуковым 4 июля. Из всех особых округов Прибалтийского военного округа Лужский рубеж был, пожалуй, самым слабым. В директиве командования значилось буквально следующее: “в связи с явной угрозой прорыва противника в районе городов Остров — Псков немедленно занять рубеж обороны на фронте Нарва — Старая Русса — Боровичи”. 
Ставкой планировалось выстроить линию обороны от Финского залива до города Старая Русса. Естественным рубежом, на который опиралась оборона, была река Луга и город Луга. В проекте указывалось, что рубеж должен состоять из предполий и дивизионных полос». [1]

При возведении фортификаций учитывалась пересечённая и заболоченная местность. Сроки работ были жёсткими ? 15 июля рубеж должен был быть завершён. По объёму это была колоссальная работа. На сооружение укреплений было направлено около 500 тысяч жителей города и окрестных населённых пунктов. Многие жители села Ратчино приняли участие в возведении этой оборонительной линии.

Массовое строительство укреплений. Лужский рубеж, 1941 год.

А. В. Исаев: «Лужский рубеж, если смотреть сугубо с военной точки зрения, это рубеж длиной 280 км. На этой линии наши войска вытянуты тонкой ниткой без резервов. Например, 191-я Стрелковая дивизия ? фронт 70 км. Для справки, по рекомендациям устава, оборона стрелковой дивизии численностью 10 тыс. человек должна занимать фронт 10–12 км, т. е. это фронт больше положенного в 5–7 раз. Пехотное училище имени С. М. Кирова (2 тыс. человек) занимало фронт 18 км ? это в 9 раз больше положенного. Ленинградское стрелково-пулеметное училище (1,9 тыс. чел) получило фронт 25 км (это больше чем в 10 раз чем положено. ?прим. редактора). 77-я стрелковая дивизия ? 28 км, (в 2–3 раза больше положенного. ?прим. редактора), 1-я Дивизия Народного Ополчения ? 20 км (от Кировского района Ленинграда ? в 2 раза больше положенного. ?прим. редактора). Стрелковая Бригада ? 5 км. То есть это тонкая нитка, без резервов и с неприкрытыми протяжёнными участками. Линия опиралась на реку Лугу ? естественный оборонительный рубеж, а также были труднопроходимые места лесов и болот. Лужский оборонительный рубеж ? это была не чистая линия в поле, при возведении укреплений условия местности и размещение войск учитывались». [1] 

Со второй половины июля события стали развиваться следующим образом:

Группа армии «Север» быстрым темпом, по 30–50 км в день, продвигается в направлении Ленинграда. По свидетельствам исторических документов, качество дорог становится очень плохим, поэтому германское командование не решается с ходу атаковать Лужский рубеж. Немецкие войска останавливаются в ожидании подкрепления, наращивают силы для удара, однако их командование посылает крупную группировку (4-ю танковую группу) на север, в сторону г. Кингисеппа. Там, в районе населённых пунктов Ивановское и Большой Сабск, перед ними стоит задача захватить плацдарм на правом берегу реки Луга и по возможности продвигаться вперед, закрепляя успех. Это была северная полоса обороны протяжённостью 70 км ? зона ответственности 191-й стрелковой дивизии и курсантов пехотного училища им. С. М. Кирова. 

6-я Танковая дивизия Вермахта на марше, группа армии "Север"

А. В. Исаев: «Такой бросок на север ? без учёта горизонта планирования, без резервов ? мог привести к обходу оборонительных сооружений, и тогда немцы двинулись бы к Ленинграду во второй половине июля» (вторая половина июля ? дата планового захвата Ленинграда. ? прим. редактора). [1]

Вопрос к А. В. Исаеву: «Но ведь аналогичным образом действовали немцы и в ходе Европейской компании ? они так действовали против линии Мажино, когда обошли линию укрепления французов, они так вскрывали Бельгию, действуя против союзников под Дюнкерком. Как хотели, так и обходили укрепрайоны. Танки выходили в тыл, что приводило к катастрофе у британцев и французов. А здесь Вы говорите про этот горизонт планирования. Каким образом здесь, на Лужском рубеже, удалось приостановить прорыв на этом слабо защищённом месте Финского залива?» [2] 

А. В. Исаев: «Ответа два. Во-первых, это курсанты. Все знают про курсантов Подольских, курсантов Верховного Совета (оборона под Москвой. ? прим. редактора). В Ленинграде тоже были курсанты пехотного училища им. С. М. Кирова. Второй ответ ? это 2-я Дивизия Народного Ополчения (2-я ДНО) (формировалась второй очередью после 1-й Дивизии Народного Ополчения, подошла на помощь курсантам пехотного училища им. С. М. Кирова 14–15 июля, тем самым усилив растянутый фронт, как было отмечено выше. ?прим. редактора). 

«…Когда мы говорим об ополчении, тогда у многих, я думаю, возникает образ людей, у которых одна винтовка на пятерых, в гражданской одежде, без всякой поддержки, которых бросают навстречу немецким танкам. Во первых, у 2-й ДНО был командир ? Герой Советского Союза за Финскую. Во-вторых, вооружена она была по тем временам хорошо, оружие было у каждого. У них была артиллерия до калибра 152 мм. Она имела в избытке миномётов, потому что миномёты производились в Ленинграде. Кроме того, таким ноу-хау ленинградских ополченцев были бронированные грузовики. На полуторку навешивались бронированные листы ? получалась бронированная машина пехоты (на нашем сайте есть воспоминания об этом факте жителя села Ратчино, Суслова Л. П. ?прим. редактора). 

«…Эта 2-я Дивизия Народного Ополчения Ленинграда ? она сыграла ключевую роль в том, чтобы удержать Лужский рубеж как раз в той точке, где немцы вышли к рубежу, причём все шло по лучшим лекалам блицкрига. Сам по себе 41-й корпус состоял из элитных частей, в усиление к ним была предана элитная диверсионная группа “Бранденбург”? это переодетые в советскую форму диверсанты на пыльных автомашинах, в испачканных кровью гимнастёрках и до зубов вооружённые. Они захватывают мост через Лугу у села Ивановское (произошло это рано утром 15 июля. ?прим. редактора). 

«Мост обороняли пограничники, но удержать не смогли ? снайпер, заранее перешедший р. Лугу, одним выстрелом убил командира орудия. Это было сигналом к захвату, диверсанты высыпали из машины и захватили мост. Следующий мост они захватить не смогли. Этот мост обороняли курсанты у села Сабское, мост взлетел на воздух в момент выхода немцев. По воспоминаниям очевидцев, грохот был очень сильный, заложило уши, вода кипела от падающих обломков, но, тем не менее, один мост был взят, немцы закрепились в Ивановском, захватили плацдарм...» 

 Части 2-й ДНО стали прибывать на  станцию Веймарн 14–15 июля. Ополченцы маршем без остановки выдвинулись для усиления обороны курсантов пехотного училища и 191-й сд. В этот самый день и началось противостояние, которое длилось три недели, до 8 августа. В этот день гитлеровцы усилились настолько, что пошли на решительный прорыв, но об этом чуть позже... 

А. В. Исаев продолжает рассказ: «…мост был взят. Это, конечно, стало большой проблемой, и надо упомянуть, кто этим всем (обороной. ?прим. редактора) руководил. Северо-западное направление курировал Климент Ефремович Ворошилов. Казалось бы, фигура одиозная, но, во-первых, начальником штаба у него был один из самых опытных и хорошо себя показавших в течение всей войны Матвей Захаров (он входит в десятку наших лучших штабистов, т. е. Ворошилов был поддержан хорошим штабом). Во-вторых, Ворошилов был не только смелым, но и не глупым человеком, хорошо соображающим в современной войне. В поддержку ополченцам направили танковый полк Курсов Усовершенствования Командного Состава (КУКС). Это учебное подразделение располагалось под Ленинградом, КУКС располагал десятком КВ, десятком Т-34, каким-то количеством лёгких танков... И вот это танковое подразделение совместно с ополченцами 2-й ДНО ? они сделали чудо, они сумели предотвратить расширение захваченного немцами плацдарма, они сумели его “обжать”, т. е. сократить, сделали успешную контратаку. И атаки были такими, что немцы сообщали, “что если нам не будет оказана поддержка Люфтваффе, то мы этот плацдарм не удержим”. [2]

Вопрос к А. В. Исаеву: «Немецкие части были укомплектованы бронетранспортёрами, т. е. имели возможность маневрирования по флангам ? там, я так понимаю, были очень опытные войска, хорошо вооружённые. С нашей стороны была создана обширная полоса укреплений ? такой мощный “ёж”, доты, которые приходилось взламывать немцам из крупных орудий, из корабельной стали бронированные защитные участки, множество электрифицированных заграждений, электрические подстанции ? и всё же наших на этом рубеже 280 км было меньше, и немцы этим пользовались в момент прорыва, как это им удалось совершить? У них была хорошая разведка?» [2]

Моторизированная часть, 6-я танковая дивизия Вермахта

А. В. Исаев: «Понятно, что когда мы потеряли инициативу в результате внезапного нападения, немцы могли выбирать направление удара. И, естественно, те силы, которые были собраны, были разбросаны на широком фронте, и никто не знал, в какой точке будет главный удар. В результате атаковали на участке 2-й ДНО и Курсантов и приданного им в поддержку танкового полка КУКС. И мало кто ожидал, что они окажутся настолько прочными, ведь эти курсанты, ополченцы и танкисты-преподаватели не были кадровыми военными. И тут играет роль тот фактор, что эти ополченцы-рабочие были мотивированы. Это рабочие Московского района Ленинграда, фабрики “Скороход”, “Пролетарская победа” (а также завода “Электросила”, студенты ВОЕНМЕХа (Военно-механического института), ЛИСИ (Ленинградского инженерно-строительного института), рабочие “Ленмясокомбината” и другие добровольцы Московского района Ленинграда. ?прим. редактора). 

…Это люди с “рабочей косточкой”, хотя, конечно, они не обладали военной выучкой, серьёзной подготовкой, и, тем не менее, они воевали хорошо, не хуже курсантов. Им пришлось контратаковать, и успешно, но главное ? для задач оборонительного боя они были пригодны. Оружия было достаточно, и эти мотивированные бойцы стали крепким орешком. Их также поддерживали лётчики, у них была артиллерия (артиллерийский дивизион, сформированный из работников “Ленмясокомбината”. ? прим. редактора). 

И вот у немцев возникла оперативная пауза на три недели ? блицкриг встал и стоит. Немцы ждали усиления пехотными дивизиями, собирали кулак ? без этого перейти рубеж они не могли. Пока они не собрали достаточный кулак (авиационный, пехотный), к имеющемуся танковому добавили усиление ? на всё это потребовалось три недели». [1]

Вопрос к А. В. Исаеву:«Таллинн можно было взять силами двух пехотных дивизий. Манёвр от Финского залива на бронетранспортёрах в 160 км они сделали за несколько десятков часов, а тут на три недели они встали. И встали не просто “чай пить” ? их тут били и плющили, правильно я понимаю?» [2]

А. В. Исаев: «Да, их тут били, три недели бомбили плацдарм. Да, они обеспечили себе передовые аэродромы, но, тем не менее, они понимали, что если они будут наступать, у них ничего не получится, и ждали, когда подтянутся силы ? 39-й корпус из группы армии “Центр”, переданный им в подчинение (ослабляли напор на другом театре военных действий. ?прим. редактора). И весь процесс подготовки штурма Лужского рубежа продолжался вплоть до начала августа». [2] 

Вопрос к А. В. Исаеву: «Вот этот участок Лужской обороны ? 100 км до Ленинграда, Лужский рубеж ? это использование условий рельефа, реки, болотистые местности, леса. Немцы пишут, что “мы тут на бронетраспортёрах не можем двигаться так, как по Прибалтике”. Это только потому, что там болота, или потому, что там всё было превращено в заграждения ? от Финского залива до Ильменя непрерывной полосой, превращено в минные заграждения, какие-то надолбы, доты, дзоты?» [2]

А. В. Исаев: « Ну конечно, это сопротивление со стороны тех частей, которые заняли оборону. То есть было понятно, что прорвать его теми силами, которые есть у немцев, это не получится». [2]

А. В. Исаев продолжает: «Когда они пошли в наступление с этого плацдарма (село Ивановское), они получили усиление, в том числе получив 1-ю пехотную дивизию ? одну из самых первых в Вермахте, недаром она имеет номер один. Пошли в наступление после длительной артподготовки и, несмотря на это, прорыв, по их воспоминаниям, проходил очень тяжело и уныло, с большим трудом. Оказалось, что эти ополченцы оказались очень умелыми бойцами. Например, они копали окопы, но не делали на них бруствер, т. е. на аэрофотосъёмках они были не видны… Я не знаю, кому принадлежит эта идея, но по факту немцы не могли зафиксировать позиции, потому что они были без брустверов. Не сказать, что это беспрецедентно, это встречалось, но, тем не менее, это факт ещё редкий в первые годы войны, и те, кто копал такие окопы, ? как раз были ополченцы 2-й ДНО, одни из главных участников всей обороны (запомним это замечание, мы к нему ещё вернемся.? прим. редактора). Воевали они не хуже курсантов, которые хоть слишком молоды, но люди военные». [2]

В своей книге А.В. Исаев в частности пишет: 

«“Вскрытие” плацдармов у Ивановского и Сабска. В 10.00, 08 августа 1941 г. под проливным дождём с грозой корпус Рейнгардта начал “вскрытие” плацдармов в низовьях Луги. Под удар четырёх дивизий 41-го моторизованного корпуса попали 2-я ДНО и 190-я стрелковая дивизия Кингисеппского участка обороны. Сразу же выяснилось, что оборона 2-й ДНО немцам не по зубам. Даже переданная в распоряжение Рейнгардта 1-я пехотная дивизия незначительно продвинулась вперёд. В ЖБД 41-го корпуса отмечалось: “Оборону противника здесь поддерживает мощный и маневренный артиллерийский огонь и, несмотря на плохую погоду, многочисленные удары авиации с разных высот. […] Люфтваффе, имея достаточно сил, из-за плохой погоды действуют лишь одиночными самолётами”.Насчет “многочисленных” ударов авиации, немцы, пожалуй, несколько преувеличивают. Из-за плохой погоды ВВС Северного фронта вели боевую работу ограниченно». [3] 

Там же далее А.В. Исаев приводит такие воспоминания немцев:

 «6-я танковая дивизия, продвинувшись на 1000–1500 метров, попросту остановилась. В ЖБД 4-го моторизованного полка указывалось: “Стрелки осторожно вышли из своих укрытий и, кое-где не обстреливаемые противником, добрались до передовой линии укреплений противника. Однако там их встретил настолько сильный огонь, что о продвижении вперед поначалу не приходилось и думать”. В своих воспоминаниях Раус с явным неудовольствием констатировал: “Пехота 4-го моторизованного полка занялась безуспешным поиском слабых точек, чтобы всё-таки попытаться прорваться. Отброшенные по всей линии смертоносным огнём невидимого врага, наши войска остановились по колено в болотной жиже, уткнувшись в путаницу проволочных заграждений, за которыми находились так и не выявленные советские позиции” (6-я танковая дивизия, продвинувшись на 1000–1500 метров, попросту остановилась. ? прим. редактора). [4] 

В беседе с корреспондентом А.В. Исаев продолжает:

«И прорвать оборону немцем удалось не на позициях ополченцев, а на стыке между 2-й ДНО и курсантами. И вот эти три недели для судьбы Ленинграда значили очень много, потому что этот срок ? три недели ? это подготовка новых дивизий. То есть удар Красная Армия получила 22 июня большой силы и не вовремя ? в момент недоразвёрнутости и неотмобилизованности понесла потери. Теперь наращивались усилия, формировались новые части, вооружались, отправлялись на фронт. Вот эти три недели и собирались новые силы, т. е. пока немцы стояли, им готовились сюрпризы, и эти сюрпризы появились в конце августа, когда на подступах к Ленинграду немцы поняли, что быстрой победы уже не будет». [2]

А. В. Исаев говорит далее:

«Ополченцы сделали больше, чем от них ожидалось, но, тем не менее, сила солому ломит. При таком фронте немцы постепенно прорвали оборону». [1]

Прорыв немцев произошёл в стыке между ополченцами и курсантами. Части дивизии ополченцев были отжаты на север. Бойцы взводами, ротами, батальонами, выходили из окружения объединялись, давали бой.

Следующий рубеж, где собрались и закрепились части 2-й ДНО, был участок района «Пружицы ? Большие Корчаны». Защита Лужского рубежа для ополченцев была закончена. Подразделения 2-й ДНО с другими уцелевшими после прорыва частями Красной Армии получили новую задачу ? перекрывать отход 8-й армии из Прибалтики. И эту задачу они, как мы покажем дальше, выполнили.

Из германских источников ? документов, доступных в наше время, ? известно, что кормить Ленинград у фашистов задачи не было. В их план входило совместное с финскими войсками окружение города, затем полное уничтожение населения голодом и бомбовыми ударами. После уничтожения Ленинграда очередь была за Москвой.

Итог обороны Лужского рубежа: сорван план быстрого и полного окружения Ленинграда в июле 1941 года. Окружённый, но ещё живой город оттягивал силы фашистов, мешал им сосредоточиться на захвате Москвы. Время было выиграно, блицкриг замедлился и остановился. В декабре 1941 года под Москвой начинается обратный отсчёт времени, длительный и мучительный этап, который закончится в мае 1945 года в Берлине.

Автор: Анипко И.Ю Редактор: Бакланова Н.В

В этом разделе можно познакомиться с воспоминаниями Леонтия Петровича Суслова и Глафиры Владимировны Богачёвой.

Если у Вас, или Ваших родственников сохранились воспоминания о жизни в годы войны, напишите нам:

e-mail: elinaaniko@gmail.com

Если Вы поделитесь своими историями, то мы обязательно опубликуем их на сайте.

• Суслов Леонтий Петрович
• Федорова (Богачёва) Глафира Владимировна